Удивительно, что интимная лирика С.Есенина, любимого женщинами, окрашена трагизмом. Удивительно также, что тема эта почти отсутствует в ранней лирике поэта. Однако, войдя в творчество, она заняла в нем доминирующее место.
В 1923 году С.Есенин опубликовал книгу «Москва кабацкая», в которую вошли два цикла: «Москва кабацкая» и «Любовь хулигана».
Не имеющий «средь людей… дружбы» поэт уподобляет любовь страшной, неизлечимой болезни – «заразе», «чуме»:
Я не знал, что любовь – зараза,
Я не знал, что любовь – чума.
В чувстве, которым восторгались и боготворили другие поэты, лирический герой «Москвы кабацкой» находит «гибель»:
Не гляди на ее запястья
И с плечей ее льющийся шелк.
Я искал в этой женщине счастья,
А нечаянно гибель нашел.
Как ожог, пощечина звучат строки из стихотворения «Сыпь, гармоника. Скука… Скука…». Собственно, это уже строки не о любви, а о чем-то таком, чего не должно было бы существовать на свете. Но ведь существует. И С.Есенин, сполна познавший горечь такой «любви», не смог пройти мимо этой темы и отразил ее в своем творчестве. Любовь-отчаяние, любовь-бред, любовь на уровне животного инстинкта, «кабацкая любовь» – все это составило содержание «кабацких» стихов.
И все-таки разочарованный, не способный на глубокие чувства лирический герой цикла просит у своей далеко не первой любви прощения:
Дорогая, я плачу,
Прости… Прости…
Так сквозь кабацкую пелену прорывается в нем нотка человечности и доброты.
Надежда на воскресение человека появляется в цикле «Любовь хулигана». Герой отрекается от своего кабацкого прошлого, чувствует себя умиротворенным и просветленным. Ему уже не хочется «пить и плясать» и «терять свою жизнь без оглядки», а только хочется смотреть на любимую, видеть «злато-карий омут» ее глаз и «тонко касаться руки и волос» ее «цветом в осень».
Если вырвать данное стихотворение из общего контекста цикла «Любовь хулигана» и проанализировать его, то можно подумать, что в нем изображена идеальная любовь. Однако поэты для того и создают циклы, чтобы выйти за пределы обособленных, разрозненных стихотворений к более широкому контексту, к связному лирическому повествованию, чтобы передать не эмоциональное «мгновение», а развитие чувства, духовную эволюцию.
Какова же «история души» лирического героя цикла «Любовь хулигана», от чего к чему он приходит?
Стихотворение «Заметался пожар голубой» открывается метафорой любви – голубого пожара. Оно передает надежду поэта на воскресение. Однако уже во втором стихотворении герою становится грустно, и он начинает сомневаться в своей способности на настоящие чувства:
Потому и себя не сберег
Для тебя, для нее и для этой.
Невеселого счастья залог –
Сумасшедшее сердце поэта.
В третьем и четвертом стихотворениях цикла трагедийная интонация усиливается. Любимая оказывается «выпитой другим», и все, что им осталось, – делить друг с другом «чувственную вьюгу».
Пятое стихотворение цикла открывается строками:
Мне грустно на тебя смотреть,
Какая боль, какая жалость!
Герою больно оттого, что «тепло и трепет тела» любимой «разнесли» «чужие губы», ее душа «немного омертвела». Ему представляется, что в жизни уже «не осталось ничего, как только желтый тлен и сырость».
Ведь и себя я не сберег
Для тихой жизни, для улыбок.
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок.
Смешная жизнь, смешной разлад.
Безрадостную картину, нарисованную в стихотворении, дополняет скорбный осенний пейзаж, уместившийся всего в двух строках:
Как кладбище, усеян сад
В берез изглоданные кости.
Из стихотворения «Ты прохладой меня не мучай…» мы узнаем, что поэт болен: «Одержимый тяжелой падучей, я душой стал как желтый скелет». Детские мечты о богатстве и славе оказались иллюзорными:
Да! Богат я, богат с излишком.
Был цилиндр, а теперь его нет.
Лишь осталась одна манишка
С модной парой избитых штиблет.
Мечтавший о духовной близости, о преодолении отчуждения через любовь поэт находит в ней лишь страсть, не предполагающую родства душ. Такая любовь не просветляет и не очищает человека, а опустошает его.
Заканчивается цикл стихотворением «Вечер черные брови насопил…» – одним из самых трагедийных в лирике Есенина.
Вечер черные брови насопил.
Чьи-то кони стоят у двора.
Не вчера ли я молодость пропил?
Разлюбил ли тебя не вчера?
Не храпи, запоздалая тройка!
Наша жизнь пронеслась без следа.
Может, завтра больничная койка
Упокоит меня навсегда.
Так есенинский герой проходит путь от восторженного восприятия любви, восхищения женской красотой к мысли о невозможности гармонических отношений между любящими.
Похожую эволюцию прошел и лирический герой «Персидских мотивов». Вновь ему кажется, что «былая рана» «улеглась», и он допытывается у менялы, как сказать понравившейся женщине «по-персидски нежное люблю». Однако постепенно интонация меняется. В стихах начинает звучать мотив измены:
А любимая с другим лежит на ложе…
(«Быть поэтом – это значит то же…»)
Лепестками роза расплескалась,
Лепестками тайно мне сказала:
«Шаганэ твоя с другим ласкалась,
Шаганэ другого целовала.
Говорила: «Русский не заметит…»
(«Отчего луна так светит тускло…»
Да и сам поэт не в состоянии забыть свою русскую подругу:
Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Там, на севере, девушка тоже,
На тебя она страшно похожа,
Может, думает обо мне…
(«Шаганэ ты моя, Шаганэ!..»
Наконец, в одном из ключевых стихотворений цикла звучит центральная мысль «Москвы кабацкой»: любовь несет гибель, смерть.
Руки милой – пара лебедей –
В золоте волос моих ныряют.
Все на этом свете из людей
Песнь любви поют и повторяют.
Так стихотворение начинается. А заканчивается оно строками:
Про меня же и за эти песни
Говорите так среди людей:
Он бы пел нежнее и чудесней,
Да сгубила пара лебедей.
Получается, героя сгубила женская любовь?!
Однако Есенин не был бы Есениным, если бы не сказал и о другом: пусть не бывает любви со счастливым концом, но и без нее прожить нельзя, поэтому:
Жить – так жить, любить - так уж влюбляться.
В лунном золоте целуйся и гуляй,
Если ж хочешь мертвым поклоняться,
То живых тем сном не отравляй.
Многие любовные стихотворения Есенина имеют конкретные адресаты. Например, цикл «Любовь хулигана» посвящен актрисе Камерного театра Августе Леонардовне Миклашевский, а в стихотворениях «Письмо к женщине», «Письмо от матери», «Собаке Качалова» говорится о сложных взаимоотношениях поэта с его самой любимой женщиной – первой женой Зинаидой Николаевной Райх. Это к ней обращены строки:
Вы помните,
Вы все, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое в лицо бросали мне.
Вы говорили:
Нам пора расстаться,
Что вас измучила
Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел –
Катиться дальше, вниз.
Именно о З.Н.Райх, бывавшей в доме знаменитого актёра Качалова, спрашивает поэт у хозяйской собаки:
Но та, что всех безмолвней и грустней,
Сюда случайно вдруг не заходила?
Она придет, даю тебе поруку,
И без меня в ее уставясь взгляд,
Ты за меня лизни ей нежно руку
За все, в чем был и не был виноват.
(«Собаке Качалова»).
Стихотворения о любви, созданные в последний год жизни Есенина, проникнуты ненавистью и презрением ко лжи в человеческих отношениях, к расчетливому женскому лукавству, к любви без тепла, без родства душ, без верности, без чести. Художник гневно осуждает «напоенную ласкою ложь», он осуждает женщин «легкодумных, лживых и пустых» и с тоскою пишет о сердцах охладевших, не способных дарить людям любовь. Эти стихи необыкновенно трагичны. И трагизм их не в том, что прошла любовь, и не в том, что любимая изменила герою, а в том, что он сам уже не способен на глубокие чувства, и от того безмерно страдает.
Кто любил, уж тот любить не может,
Кто сгорел, того не подожжешь.
(«Ты меня не любишь, не жалеешь...»)
Охлаждение души – неизбежная расплата «за свободу в чувствах», за «ветренность», за «презренье», за игру, громко называемую любовью. И все-таки в герое, приемлющем «гробовую дрожь как ласку новую», живет надежда, что любимая однажды вспомнит о нем «как о цветке неповторимом» («Цветы мне говорят – прощай…»).
