Проблема русского национального характера в творчестве С.А. Есенина
А. Дункан очень точно сказала о Есенине: «Трагическая смерть Есенина причинила мне глубочайшую боль. У него были молодость, красота, гениальность. Не удовлетворенный всеми этими дарами, его отважный дух искал невозможного» (7, 247-248) .
Юношей С. Есенин уверовал, что смысл в том, чтобы жить «по Толстому». В марте 1913 года Есенин пишет Г. Панфилову: «По личным соображениям я бросил есть мясо и рыбу, прихотливые вещи, как-то: вроде шоколада, кaкao, кофе не употребляю и табак не курю. Этому всему будет скоро четыре месяца. На людей я стал смотреть тоже иначе. Гений для меня – человек слова и дела, как Христос» (3, Т. 6., с. 22). В другом письме томy же адресату Есенин сообщил: «Я человек, познавший истину...» – и разрядился проповедью. – «Я есть ты. Я в тебе, а ты во мне. То же хотел доказать Христос, но почему-то обратился не прямо, непосредственно к человеку, а к отцу, да еще небесному, под которым аллегорировал все царство природы... Люди, посмотрите на себя, не из вас ли вышли Христы и не можете ли вы быть Христами? Разве я при воле не могу быть Христом, разве ты тоже не пойдешь на крест, насколько я тебя знаю, умирать за благо ближнего?..
Да, Гриша, люби и жалей людей – и преступников, и подлецов, и лжецов, и страдальцев, и праведников... Люби и угнетателей и не клейми позором, а обнаруживай ласкою жизненные болезни людей... Зачем завидовать тому, кто обладает талантом, – я есть ты, и мне доступно все, что доступно тебе. Ты богат в истине, и я тоже могу достигнуть того, чем обладает твоя душа» (3, Т. 6., с. 29-30).
Увлечение толстовством не было безоблачным периодом для поэта, он подвергался насмешкам и издевательствам окружающих. «Меня считают сумасшедшим, – говорит поэт, – И уже хотели было везти к психиатру, но я послал всех к сатане и живу, хотя некоторые опасаются моего приближения. ...это тяжело, однако приходится мириться с этим... и молиться за своих врагов...» (3, Т. 6., с. 29). Есенину этого периода кажется, что он смог постичь «загадку жизни людей». «Для всякого одна истина, – утверждает поэт, – я есть ты. Кто может понять это, для того нет больше неразгаданных тайн» (3, Т. 6., с. 30).
Около пяти месяцев длилось увлечение толстовством, и это свидетельствует о силе веры молодого поэта. Тем не менее, временами он сомневался в истинности избранного пути. Есенин душой и сердцем принял учение великого графа, а вот когда разумом попытался разобраться в нем, то вдруг увидел, что и оно не дает окончательного, абсолютного ответа на вопрос о смысле бытия. «Жизнь... Я не могу понять ее назначения, – писал поэт, – и ведь Христос тоже не открыл цель жизни. Он указал только, как жить, но чего этим можно достигнуть, никому не известно» (3, Т. 6., с. 26). Думается, именно эта вдруг осознанная недостаточность толстовства отвернула от последнего Есенина, а не насмешки и издевательства окружающих. Все-таки поэт хотел найти окончательный ответ на вопрос о смысле жизни, разгадка тайны существования не давала ему покоя. «Мы... должны знать, зачем живем, – пишет он Г. Панфилову, – Ведь я знаю, ты не скажешь: для того, чтобы умереть. Ты сам когда-то говорил: «А все-таки я думаю, что после смерти есть жизнь другая». Да, я тоже думаю, но зачем она, жизнь? На все ее мелочные сны и стремления положен венок заблуждения, сплетенный из шиповника. Ужели так, и невозможно разгадать?» (3, Т. 6., с. 2) .
Усомнившись в толстовстве, поэт погружается на некоторое время в тяжелую депрессию. Растерянность – основное настроение Есенина этого периода. «Я верил, а оказалось все миражом. Может быть, в мире все мираж, и мы только кажемся друг другу» (3, Т. 6., с. 167), – на такие размышления наводит теперь Есенина окружающая действительность. «Теперь во мне только еще сомнения в ничтожестве человеческой жизни», – в запальчивости добавляет он (3, Т. 6., с. 39).
Тем не менее, вера в возможность разгадать смысл жизни «вообще» не была еще потеряна поэтом окончательно. Уже в первом сборнике стихотворений «Радуница» на передний план выдвигается образ России – как высшей, вечной ценности. Смысл жизни Есенин видит в служении родному краю. Авторитет родины для поэта непререкаем, величие ее это есть истина, не требующая доказательств. Жизнь на родине приравнивается к жизни в раю: «Если крикнет рать святая: «Кинь ты Русь, живи в раю!» Я скажу: «Не надо рая, Дайте родину мою» (3, Т. 1., с. 92) .
Природа отчего края «дешевый ситец» (3, Т. 1., с. 231) и «малиновая ширь» полей (3, Т. 1., с. 59), «черная, потом пропахшая выть» (3, Т. 1., с. 101) и «хижины хилые» (3, Т. 2., с. 17) русских деревень вдохновляют поэта на создание проникновенных гимнов России, чьих «коровьих глаз» «нет лучше» нет красивей» (3, Т. 2., с. 35) на всем белом свете.
Осмысляя родину, как высшую ценность, как некое бессмертное существо, поэт рассуждает так: родина вечна, поэтому бессмертен и поэт, воспевший ее. Жизнь во имя родины, значит, не обесценивается смертью и полна глубокого смысла.
Самозабвенная любовь к России помогла стать Есенину великим национальным поэтом и paскрыть русскую душу – основные черты pyccкoгo национального характера. Поэтому по творчеству Есенина можно судить об основных качествах русского народа.
Каковы же они?
Во-первых, русская душа – смиренная, страдающая душа. Поэт говорит о себе: «Наверно, навеки имею нежность грустную русской души» (3, Т. 1., с. 230). Грусть русского человека коренится в печальной сущности всей России – страны, где он живет.
Русский пейзаж невзрачен, но именно такой он близок и дорог поэту: «Нездоровое, хилое, низкое, Водянистая, серая гладь. Это все мне родное и близкое, От чего так легко зарыдать. Покосившаяся избенка, Плач овцы, и вдали на ветру Машет тощим хвостом лошаденка, Заглядевшись в неласковый пруд. Это все, что зовем мы родиной…» (3, Т. 1., с. 208-209).
Русь – страна тихая и покорная: «Но вся ты – смирна и ливан волхвов, потайственно волхвующих» (3, Т. 4., с. 94). Ивы предстают в обличье «кротких монашек» (3, Т. 1., с. 84). Журавли тaк дороги поэту потому, «что в просторах полей они сытных (курсив мой – А. Л.) хлебов не видали» (3, Т. 6, с. 230). В печали поэт и родина сближаются. Обращаясь к России, Есенин говорит: «И ты, как я, в печальной требе, забыв, кто друг тебе и враг, о розовом тоскуешь небе и голубиных облаках» (3, Т. 1, с. 103).
Однако Есенин был бы односторонен, если бы, отравив «смиренную» душу России, не показал другую, не менее важную черту русского национального характера, которому присуща не только грусть, но и удаль, отчаянное хулиганство. «В безмолвной кротости есть зачатки бури, – писал Есенин, – которая загорается слабым пламенем и свивается в огненное половодье» (3, Т. 5., с. 17). «Залихватское», «разбойное» начало нашло отражение во многих произведениях поэта: «О Русь, взмахни крылами...», «Хулиган», «Исповедь хулигана», «Все живое особой метой... «, «Мне осталась одна забава...», «Вижу сон. Дорога черная...» и др. Художественное открытие Есенина состоит в том, что тема удальства, хулиганства приобретает в его творчестве ярко выраженную личностную окраску. Поэт говорит: «я... уличный повеса... Я московский озорной гуляка. По всему тверскому околотку в переулках каждая собака знает мою легкую походку» (3, Т. 1., с. 190), «Только сам я разбойник и хам и по крови степной конокрад» и «мне бы в ночь в голубой степи где-нибудь с кистенем стоять» (3, Т. 1., с. 180).
«Хулиганские» стихи поэта имеют разнообразные оттенки. То он говорит об этом с неподдельным трагизмом: «Прокатилась дурная слава, что похабник я и скандалист» (3, Т. 1., с. 210), то с мягкой иронией: «Хулиган я, хулиган...» (3, Т. 1., с. 249), то с явным намерением шокировать читателей, привлечь внимание к себе: «Плюйся, ветер, охапками листьев, – я такой же, как ты, хулиган» (3, Т. 1., с. 178) или «Мне сегодня хочется очень из окошка луну...» (3, Т. 2, с. 75). Иногда в строках поэта звучат нотки вызова: «Вот такой, какой есть, Никому ни в чем не уважу, Золотую плету я песнь, А лицо иногда в сажу» (3, Т. 4., с. 157).
Однако стремление поэта поразить читателя не имеет успеха. Шока стихи не вызывают. Наоборот, «хулиганские» стихи Есенина очень естественно, органично вписываются в контекст лирики поэта, дажe более органично, нежели «елейные», «смиренные» стихи из «Радуницы».
«Хулиганские» мотивы в творчестве поэта в разные периоды либо усиливаются, либо ослабляются. Усиление их наблюдается в первые послереволюционные годы и во время создания «Москвы кабацкой». Это были переломные для Есенина годы. И если у Есенина 1921-1923 годов тема «хулиганства» пронизана драматизмом, то в «революционных» поэмах она звучит экстремистски. Когда кризис преодолен, Есенин, наоборот, отрекается от хулиганства и заявляет об этом в стихах.
Таким образом, с точки зрения С. Есенина, важнейшими качествами русского национального характера являются «разбойное» и «смиренное» начала. Но так ли это? Сопоставим есенинское видение русского человека с характеристиками философов. Сущность русского национального характера такова, что в нем сочетаются «самые разнообразные и даже противоположные друг другу свойства и способы поведения», – утверждал Н. Лосский (5, 20).
Эту особенность русского народа подчеркивал также Н. Бердяев: «Два противоположных начала, – утверждал он, – легли в основу формации русской души: природная, языческая дионисическая стихия и аскетически монашеское православие. Можно открыть противоположные свойства в русском народе: деспотизм... и... вольность; жестокость, склонность к насилию, и доброта, человечность, мягкость... смирение и наглость, рабство и бунт» (5, 21). С. Г. Пушкарев считал, что диапазон добра и зла в русской жизни более велик, чем у других народов. Он ссылался на былинный эпос, в котором противопоставлены высокая степень добра и крайнее напряжение зла. Илья Муромец... храбро защищает христианскую веру и борется против злодеев. А в новгородских былинах воспет Васька Буслаев, который «не верит ни в сон, ни в чох», собирает банду из тридцати таких же, как он, беспутных людей и вместе с ними бесчинствует, пьянствует, пирует, совершает убийства.
Как мы видим, есенинская интерпретация русского национального характера соответствует теоретическим выводам известных мыслителей. Поэт с гениальностью почувствовал и отразил в своем творчестве загадочную противоречивость русского человека.
Но противоречивость эта кажущаяся. «Разбойное» и «кроткое» начала – две грани одного и того же. Поэтому в произведениях поэта нет четкой градации: «разбойное» – «смиренное», но наблюдается своеобразное «переливание» двух этих мотивов, зачастую в рамках одного стихотворения. Например: «Я одну мечту, скрывая, нежу, Что я сердцем чист. Но и я кого-нибудь зарежу Под осенний свист» (3, Т. 1., с. 104).
В поэзии С. Есенина отражена также такая исконно русская черта, как анархизм. Н. Бердяев, например, утверждал, что «анархизм... характерное порождение русского духа... Русский народ... склонен к бунту, к вольнице, к анархии» (1, 53). В таких произведениях, как «Песнь о Евпатии Коловрате», «Ус», «Марфа Посадница» Есенин поэтизирует русскую вольницу. Наиболее характерна в этом отношении последняя поэма. В ней противопоставляются образы Марфы Посадницы и московского царя Ивана IV Грозного. Симпатии автора явно на стороне Марфы. Новгородская правительница, население города, отстаивая свободолюбивые заветы предков, восстают против центральной власти. Таким образом, новгородский вечевой анархический порядок управления, изображаемый автором в качестве идеала, противостоит в произведении объединительным устремлениям первого в истории России царя. Все в образе Марфы, по замыслу автора, должно подчеркнуть ее красоту и величавость. В то время как новгородская посадница, которой прислуживают ангелы, вступает в сношения с богом, пишет ему письмо и получает ответ, «царь московский антихриста вызывает» (3, Т. 2., с. 8), вступает с ним в сговор. В конце произведения поэт выражает надежду претворить в жизнь «святой Марфин завет: заглушить удалью московский шум» (3, Т. 2., с. 10). Он бросает дерзкий вызов царю, восстает против кремлевских колоколов: «Ой ли вы, с Кремля колокола, А пора небось и честь вам знать! (3, Т. 2., с. 10), видя в них символ самодержавной власти.
Таким образом, в «Марфе Посаднице» Есенин предстает в качестве противника государственности и сторонника новгородской анархической системы самоуправления.
Наиболее сильно анархическое начало проявилось в творчестве Есенина в его «революционных» поэмах. Поэт поет гимн стихии, разрушающей старые устои и порядки. То, о чем он мечтал в «Марфе Посаднице», осуществилось. Повсюду слышен «волховский звон и Буслаев разгул» (3, Т. 2., с. 32) , во вселенском вихре «закружились... Волга, Кaспий и Дон» (3, Т. 2., с. 32). Поэт видит в революционном вихре чудесного избавителя «умирающего» человечества, которому «он протянул... как прокаженному руку и сказал «Возьми одр твой и ходи» (3, Т. 5., с. 180). На развалинах старого мира зарождается новое, чудесным образом исцеленное человечество, более не пребывающее «в слепоте нерождения» (3, Т. 5., с. 182). В напряженности ожидания «светлого будущего», в изображении шествия преображающей стихии, наконец, в картинах осуществленной «вечной правды» на земле Есенин максимально приближается к одному из главных идеологов анархизма – М. Бакунину. Пророчества поэта, местами представляющие собой бессмысленное нагромождение слов и образов, сильно напоминают бормотание Бакунина в нередкие для последнего состояния экзальтации. Отчаянное богоборчество Есенина также сродни бакунинскому. Бакунин утверждал, что Христа нужно было бы посадить в тюрьму, как лентяя и бродягу. И вот теперь Есенин угрожает богу «выщипать бороду» (3, Т. 2., с. 53) и «выплевывает изо рта» «Христово тело» (3, Т. 2., с. 52) . Как известно, М. Бакунин воспринимал разрушение как творчество, утверждая, что «радость разрушения есть в то же время творческая радость» (4, Т. 1. ч. 2., с. 56). Достаточно прочитать есенинскую «Инонию», чтобы стало ясно, что поэт мыслил в тех же категориях. Он упивается открывшейся возможностью перевернуть и уничтожить старый мир и испытывает наслаждение от разрушения: «Ныне на пики звездные Вздыбливаю тебя, земля!», «...весь воздух выпью...», «…в оба полюса снежнорогие Вопьюся клещами рук… Коленом придавлю экватор И, под бури и вихря плач, Пополам нашу землю-матерь Разломлю, как златой калач» (3, Т. 2., с. 52-55) .
Русская стихия становится предметом пристального внимания поэта также в поэме «Пугачев». Одну из причин бунта Есенин видит именно в анархических устремлениях россиян: «Кто же скажет, что это свирепствуют Бродяги и отщепенцы? Это буйствуют россияне!» (3, Т. 3., с. 26-27). Данной репликой смещается акцент с классового характера восстания на его пока еще непонятное общерусское значение. Что имел в виду Пугачев? Или, точнее, Есенин? Очевидно, все ту же «иррациональную, непросветленную и не поддающуюся просветлению», по словам Н. Бердяева (2, 51) стихию русской души. Эта стихия до поры до времени дремлет в человеке, но обязательно однажды вырывается на свободу.
Пугачев тешит себя иллюзией, что ему удастся обуздать повстанцев и поставить мятеж под контроль («пустить его по безводным степям, как корабль» (3, Т. 3., с. 27)) однако у него ничего не получается: он сам становится жертвой бунта.
На «Пугачеве» исследование стихийной стороны русской души поэт не прекращает. В его поэме «Страна негодяев» мы сталкиваемся с персонажем, считающим себя анархистом. Это повстанец Номах. «...я – гражданин вселенной, Я живу, как я сам хочу!» – заявляет он (3, Т. 3., с. 5), посылая «к черту» государство, от которого он отказался, «как от мысли праздной, оттого что постиг... что все это договор, договор зверей окраски разной» (3, Т. 3., с. 5-119) .
Нетрудно заметить, что анархизм Номаха – только маска, чтобы скрыть внутреннюю опустошенность и разочарование в жизни, потерю смысла существования. В своем анархическом протесте Номах пытается забыться, уйти от действительности, это его вызов миру, обманувшему его надежды.
Номах не одинок в беде, через этот образ поэт раскрывает трагедию многих русских, искалеченных революцией. «Банды! банды! По всей стране, – говорит герой, – Куда ни вглядись, куда ни пойди ты – Видишь, как в пространстве, На конях И без коней, Скачут и идут закостенелые бандиты. Это все такие же Разуверившиеся, как я... (3, Т. 3., c. 157).
Таким образом, как видно из нашего далеко не полного анализа, анархическая сторона русского национального характера paскрытa поэтом широко и обстоятельно. П. Орешин утверждал даже, что «еще ни один поэт не показал с такой неотразимой силой «русскую стихию» (6, 246).
Важной чертой национального характера, которую отобразил Есенин, является также религиозность русского народа. Многие исследователи считают это качество основным у русских людей. Такого мнения придерживаются, например, С. Франк, Г. Федотов, Л. Карсавин и Н. Лосский. Религиозность русского народа проявляется в неудовлетворенности всем относительным и поиске абсолютного добра, устремленности к бесконечному. Кажется, что именно о Есенине пишет Н. Лосский в следующем месте: «русский человек хочет действовать всегда во имя чего-то абсолютного или абсолютизированного. Если же русский усомнится в абсолютном идеале, то он может дойти до крайнего... равнодушия ко всему; он способен прийти от невероятной законопослушности до самого необузданного безграничного бунта (5, 243-244).
Поиск смысла жизни «вообще», мечты об абсолютном идеале – очень важный момент в жизни и творчестве Есенина. Впрочем, мы уже отмечали это. Следует, однако, подчеркнуть ту особенность, которая отличала религиозность Есенина и подавляющей части русской интеллигенции от православного вероисповедания. В традиционном христианстве бог «над нами», в системе координат Есенина он находится «впереди»: Царствие Божие должно осуществиться не на небесах, но в реальной земной жизни, в будущем.
Название этого земного «рая» может звучать по-разному: коммунизм, «социализм или рай», «Инония», «мужицкий рай», но суть от этого не меняется. Какому бы богу человек ни молился: тому, что над ним, или тому, что впереди, сам принцип, лежaщий в основе любой религии, остается неизменен: вера, иррациональный опыт человека. Доказать с помощью науки реальность существования этого земного рая невозможно, и всякая попытка сделать это обречена на неудачу. Есенин не пытается доказывать, он, опираясь на многовековую историю России, на идеал русского крестьянства о «мужицком рае», принимает его существование на веру. «Мы верим, что чудесное исцеление родит теперь в деревне еще более просветленное чувствование новой жизни, – писал Есенин в «Ключах Марии», – Мы верим, что пахарь пробьет теперь окно не только глазком к богу, а целым огромным, как шар земной, глазом» (3, Т. 5., с. 180).
Однако роль певца, художника, отразившего новую веру в своих произведениях, не удовлетворяет Есенина. Его помыслы идут дальше: поэт ощущает себя не меньше, чем новым Мессией: «Не устрашуся гибели, Ни копий, ни стрел дождей, – Так говорит по Библии Пророк Есенин Сергей» (3, Т. 2., с. 52).
Поэт представляет себя в роли нового Иисуса Христа: «Я... иду... С головой, как керосиновая лампа, на плечах. Ваших душ безлиственную осень Мне нравится в потемках освещать. Мне нравится, когда каменья брани Летят в меня, как град рыгающей грозы, Я только крепче жму тогда руками Моих волос качнувшийся пузырь» (3, Т. 2., с. 73).
Несмотря на то, что в своих произведениях поэт использует библейскую символику и клянется новый пророк на Библии, тем не менее вера, провозглашаемая Есениным, весьма далеко отстоит от христианства. Также и не мужичья она. Крестьяне вряд ли бы приняли ее за свою. Это чисто есенинская, эстетская религия. В обществе будущего ведущее место Есенин отводит искусству: «Будущее искусство расцветет... как некий вселенский вертоград, где люди блаженно и мудро будут хороводно отдыхать под тенистыми ветвями одного преогромнейшего древа, имя которому социализм, или рай, ибо рай в мужицком творчестве так и представлялся, где нет податей за пашни, где «избы новые, кипарисовым тесом крытые», где дряхлое время, бродя по лугам, сзывает к мировому столу все племена и народы и обносит их, подавая каждому золотой ковш, сыченою брагой» (3, Т. 5., с. 181). Возрождение искусства – главная веха на пути к совершенному обществу. «Люди должны научиться читать забытые ими знаки», – писал Есенин (3, Т. 5., с. 181).
В лирике Есенина отражена также такая черта русского народа, как откровенность. «Я сердцем никогда не лгу», писал Есенин (3, Т. 1., с. 217). И. Сельвинский в искренности лирики Есенина видел тайну колоссальной популярности поэта, отмечая при этом: «Есенин стоял перед своим народом с предельно обнаженным сердцем. Не было той золотинки счастья или той капли печали, которыми он не поделился бы со своим читателем» (6, 536).
Быть откровенным в стихах позволяла Есенину предельная сосредоточенность на своих субъективных ощущениях и исканиях. Есенин пишет только о себе, его сконцентрированность на собственных переживаниях такова, что он уже не способен воспринимать ничего вне себя. Когда ему плохо – мир плох, когда ему хорошо – мир хорош. Поэт живет лишь своей радостью, своей болью, своей тоской. Он не пытается встать над собственным мнением и чувствами; каковы бы они ни были, он доносит их читателю в первозданном виде. Эту особенность своей лирики Есенин подчеркивал неоднократно, например: «Все творчество мое есть плод моих индивидуальных чувств и умонастроений. ...всякий читатель поймет это при прочтении всех моих стихов» (3, Т. 1., с. 205). О том же читаем в стихотворении: «Много дум я в тишине продумал, много песен про себя (курсив мой – А. Л.) сложил...» (3, Т. 1., с. 227). Хотя в откровенности поэта есть и некоторый эксгибиционистский элемент, но очень незначительный, потому что он уже давно стал национальной чертой. Русский человек предстает перед другими народами с широко распахнутой душой, открытый и откровенный.
Последнее важное качество россиян, раскрытое Есениным, – мессианизм русского народа.
Сама идея мессианства проистекает уже из факта огромности, необозримости российских просторов. Государство, занимающее шестую часть земли, не может не играть определяющей роли в жизни мировой цивилизации, очевидно, так рассуждал Есенин. К тому же его точка зрения была подготовлена многочисленными предшественниками, поборниками «русской идеи», а к их числу мы можем отнести подавляющее большинство русских мыслителей. Вот что писал, например, Н. Бердяев: «Россия призвана быть освободительницей народов. Эта миссия заложена в ее особенном духе» (2, 13-14), «русская душа... вечно печалуется о страдании народа и всего мира, и мука ее не знает утоления» (2, 17) и т. п.
Поэтому, когда произошла революция, поэт решил, что вот он, наконец, настал час «икс». В «Певущем зове» Есенин возвещает: «Она загорелась, Звезда Востока!» (3, Т. 2., с. 23).
В «Сельском часослове» он провозглашает Русь «начертательницей третьего Завета» (3, Т. 4., с. 150). Не в государственных, а в мировых масштабах мыслит поэт: «Радуйтесь! Земля предстала Новой купели!.. В мужичьих яслях Родилось пламя К миру всего мира!» (3, Т. 2., с. 22).
Не только российскую действительность должна изменить революция, она перевернет жизнь на всей земле. Исключительную роль в изменении мировой цивилизации призван сыграть русский народ. При этом поэт отрицает какое-либо значение иных наций в переустройстве земной жизни. Их «сынам» «не постичь» «наше северное чудо», категорично заявляет Есенин (3, Т. 2., с. 23). Он даже угрожает: «И тебе говорю, Америка, Отколотая половина земли, – Страшись по морям безверия Железные пускать корабли!.. Только водью свободной Ладоги Просверлит бытие человек» (3, T. 2., c. 56).
Нельзя не сознавать опасности подобных идей. Ведь они в конечном счете сводятся к тому, что один народ имеет право навязать свою волю другому народу. И Есенин договаривается до того, что заявляет: российские «голод, холод и людоедство» (3, T. 6., с. 123) гораздо лучше европейской «северянинщины жизни» (3, Т. 6., с. 11). На Западе «все зашло в тупик» (3, T. 6., с. 121), утверждает он. А раз так, то «спасет и перестроит их только нашествие таких варваров, как мы» (3, Т. 6., с. 121).
Однако, как мы ни оценим, положительно или отрицательно, саму идею о мессианизме, она не перестанет от этого быть национальной чертой русского народа, и заслуга Есенина состоит в том, что он отразил ее в своем творчестве.
Таким образом, в произведениях поэта paскрыты основные черты русского национального характера: «смиренность» и «буйство», анархическое, стихийное начало, религиозность, откровенность и мессианизм русского народа.
Oднако, анализируя тему России в творчестве Есенина и говоря о значении данной темы в его лирике, все же следует отметить и один, на наш взгляд, отрицательный момент есенинской любви к родине.
Нельзя не видеть, что любовь поэта к России слепа. Она основана на наивной и эгоистичной убежденности большинства людей в том, что моя родина должна быть непременно самой лучшей. Кроме того, родина в лирике Есенина каким-то парадоксальным образом отчуждена от людей, населяющих ее просторы. Россия в произведениях Есенина – это только природа, все немыслящее, но не люди. Более того, Есенин ревнует людей к «своей», только ему принадлежащей родине. Вспомним спор Есенина с Маяковским, зафиксированный в воспоминаниях Н. Полетаева: «Есенин не терпел соперников, даже признанных, даже больших.
Как-то на банкете в Доме печати, кажется, в Новый год, выпивши, он все приставал к Маяковскому и, чуть не плача, кричал ему: «– Россия моя, ты понимаешь, – моя, а ты... ты американец! Моя Россия!» На что сдержанный Маяковский… отвечал иронически: «– Возьми пожалуйста! Ешь ее с хлебом!» (6, 272).
Есенин считает, что никто, кроме него, не имеет права посягать на звание первого певца России, выразителя ее интересов и чувств. «Русь моя, деревянная Русь! Я один твой певец и глашатай», – пишет он и добавляет: «Вот оно, мое стадо рыжее! Кто ж воспеть его лучше мог?» (3, Т. 1., с. 178) .
Поэт полностью солидарен с точкой зрения В. Розанова, уверявшего, что счастливую и великую родину любить не великая вещь, и что любить мы ее должны, когда она слаба, мала, унижена, глупа, наконец, даже порочна. О том же писал и Н. Бердяев: «человек должен любить свою землю, любить во всех ее противоречиях, с ее грехами и недостатками. Без любви к своей земле человек бессилен что-нибудь сотворить, бессилен овладеть землей» (2, 29). Это была общепринятая точка зрения. Ее выражение мы находим в следующих произведениях поэта: «Синее небо, цветная дуга...», «Сельский часослов», «Черная, потом пропахшая выть!..», «Табун», «Этой грусти теперь не рассыпать...», «Низкий дом с голубыми ставнями...» и др. Например, в «Сельском часослове» читаем: «родина... не отрекусь принять тебя даже с солнцем, похожим на свинью... Не испугаюсь просунутого пятачка его в частокол души моей» (3, Т. 4., с. 146-147) . И еще: «Многих ты, родина... жгла и томила по шахтам сырым... Только я верю: не выжить тому, кто разлюбил твой острог и тюрьму... Вечная правда и гомон лесов радуют душу под звон кандалов» (3, Т. 4., с. 130), «о родина... люблю твои пороки, и пьянство и разбой...» (3, Т. 4., с. 141) и т. п.
Как мы видим, Есенин в своем творчестве не делает разницы между сильными сторонами родины и ее мнимыми достоинствами. Он идеализирует родину, возводя ее в ранг вечной, непреходящей ценности. Мессианская идея, о которой мы писали выше, проистекает именно из такой слепой любви к родине. В данном контексте уместно вспомнить слова выдающегося русского мыслителя П. Чаадаева, сказанные еще в 1846 году: как ни «прекрасна любовь к отечеству, но есть нечто еще более прекрасное – любовь к истине. Не через родину, а через истину ведет путь на небо» (4, Т. 1. ч. 1., с. 182).
Родина не вечна, как думал Есенин. Это иллюзия. М. Волошин писал в своем итоговом стихотворении «Дом поэта»: «Пойми простой урок моей земли: Как Греция и Генуя прошли, Так минет все – Европа и Россия. Гражданских смут горючая стихия Развеется... Расставит новый век В житейских заводях иные мрежи...»
Исторический опыт свидетельствует о правоте М. Волошина, а не Есенина. Уже к началу двадцатых годов поэт убеждается в этом. Старая Россия, «родина кроткая», объект любви и гордости Есенина, умирает, каждый новый день все яснее свидетельствует об этом. Запоздалое прозрение слишком дорого обходится поэту, он оплачивает его «кровью» своих чувств.
Литература:
1.Бердяев, Н. Истоки и смысл русского коммунизма/Н. Бердяев. – М. : Наука, 1990. – 224 с.
2. Бердяев, Н. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности / Н. Бердяев. – М. : Мысль, 1990. – 208 с.
3. Есенин, С.А. Собрание сочинений: В 6 Т./С.А. Есенин. – М. : Худож. лит., 1977-1980. – 6 т.
4. 3еньковский, В.В. История русской философии: В 2 т./В.В. Зеньковский. – Л. : МП «Эго»: Союзбланкоиздат, Ленинг. Отд-ние; М. : Прометей, 1991. – 2 т.
5. Лосский, Н.А. Условия абсолютного добра: Основы этики. Характер русского народа / Н.А. Лосский. – М. : Политиздат, 1994. – 368 с.
6. О Есенине: Стихи и проза писателей-современников поэта/Сост. С.П. Кошечкин. – М. : Правда, 1990. – 640 с.
7. Прокушев, Ю. Л. Сергей Есенин : Образ. Стихи. Эпоха. – М. : Современник, 1985. – 432 с.
