"С кровью и потом"
РОМАН "ПОДНЯТАЯ ЦЕЛИНА" М.ШОЛОХОВА КАК ПРАВДИВЫЙ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ДОКУМЕНТ ЭПОХИ КОЛЛЕКТИВИЗАЦИИМы сегодня знаем, что коллективизация – это один из наиболее страшных эпизодов в жизни Советского государства. Она была проведена насильно, с желаниями рядовых крестьян никто не считался. Мы знаем, что раскулачиванию подверглись самые талантливые хозяева, те люди, которые любили и умели работать на земле. Наконец, с высоты сегодняшнего дня мы видим, какими убогими, душевно бедными, нравственно уродливыми были те, кто проводил коллективизацию. Обращаясь к тексту романа, зададимся вопросом: разве все это не нашло отражение на страницах шолоховского произведения?
Нашло.
Роман начинается с того, как по постановлению партии приезжает рабочий Давыдов, чтобы организовать в хуторе колхоз. Как его встречают казаки? С неподдельным интересом. Они идут буквально по пятам вслед за приезжим, до тех пор, пока Давыдов в раздражении не спрашивает: «Ну, вы чего идете в Совет?» За всех отвечает дед Щукарь: «Из интересу… Любопытствуем, из чего ты к нам приехал? Ежели обратно по хлебозаготовкам…» Приезжий, не замедлясь, с матросской прямотой, отвечает: «Насчет колхоза». В ответ «дед Щукарь протяжно и огорченно свистнул, первый повернул от крыльца».
В хуторе нет людей, заинтересованных в создании колхоза. Даже люмпен дед Щукарь, и тот теряет интерес к Давыдову, когда узнает, зачем он приехал. Так было на самом деле? Да. Шолохов не отступает от правды.
Каким же образом Давыдову удается заручиться поддержкой хотя бы некоторой части населения? Очень просто.
Ставка делается на деревенскую бедноту, которой за вступление в колхоз предлагается своеобразная взятка – возможность узаконенного грабежа. Вы вступаете в колхоз, а мы вам разрешаем устроить погром в нескольких так называемых кулацких хозяйствах. Вот что говорит Давыдову один из представителей деревенской бедноты – Любишкин: «Чего ты мне говоришь о колхозе?! Жилы кулаку перережьте, тогда пойдем! Отдайте нам его машины, его быков, силу его отдайте, тогда будет наше равенство! А то все разговоры да разговоры «кулака унистожить», а он растет из года в год, как лопух, и солнце нам застит».
И в итоге:
« – Так мы же с дорогой душой в колхоз!
– Хоть нынче ночью!
– Записывай зараз!
– Кулаков громить ведите.
– Кто записывается в колхоз, подымай руки, – предложил Нагульнов.
При подсчете поднятых рук оказалось тридцать три. Кто-то, обеспамятев, поднял лишнюю».
Отчего кто-то «обеспамятел»? Да из предвкушения предстоящего грабежа.
Итак, истинную причину раскулачивания Шолохов в «Поднятой целине» раскрывает. Советской власти было необходимо на кого-то опереться в проведении коллективизации. Ну на кого же опереться Советской власти, как не на бедняков? Для того, чтобы последние поддержали идею создания колхоза, отдали им на откуп так называемых «кулаков».
Далее. Нашли ли отражение в «Поднятой целине» ужасы раскулачивания? Нашли. Там есть сцены раскулачивания Фрола Дамаскова, Титка Бородина. Шолохов изображает раскулачивание как самый обыкновенный разбой, вызывающий возмущение и гнев. Грабители тоже рядовые: жадные до мелочности, развязные, безжалостные, упоенные превосходством силы. Что же касается «кулаков», их поведение не соответствует ситуации, ибо они не взывают о снисхождении, не валяются в ногах. Больше других Шолохов симпатизирует Титку Бородину, в прошлом красноармейцу, имеющему раны и отличия, которого его прежние товарищи по оружию теперь зачислили в кулаки.
Как же Бородин стал кулаком?
Идет собрание деревенской бедноты, на котором утверждают список подлежащих раскулачиванию. Доходит дело до Бородина. Давыдов спрашивает: «Кто за?» – собрание молчит. Нагульнов объясняет: «Этот Бородин… вместе с нами в восемнадцатом году добровольно ушел в Красную гвардию. …сражался стойко. Имеет раны и отличие – серебряные часы за революционное прохождение. И ты понимаешь, товарищ рабочий, как он нам сердце полоснул? Зубами, как кобель в падлу, вцепился в хозяйство, возвернувшись домой… И начал богатеть, несмотря на наши предупреждения. Работал день и ночь, оброс весь дикой шерстью, в одних холстинных штанах зиму и лето исхаживал. Нажил три пары быков и грызь от тяжелого подъема разных тяжестев, и все ему было мало! Нажил мельницу-ветрянку, а потом купил пятисильный паровой двигатель и начал ладить маслобойку, скотиной переторговывать… Мы вызывали его неоднократно на ячейку и в Совет, стыдили страшным стыдом, говорили: «Брось, Тит, не становись нашей дорогой Советской власти поперек путя!» – Нагульнов вздохнул и развел руками. – Что можно сделать, раз человек осатанел? Видим, поедает его собственность! Опять его призовем, вспоминаем бои и наши обчие страдания, уговариваем, грозим, что в землю затопчем его, раз он становится поперек путя, делается буржуем и не хочет дожидаться мировой революции.
– Ты короче, – нетерпеливо попросил Давыдов.
Голос Нагульнова дрогнул и стал тише.
– Об этом нельзя короче. Это боль такая, что с кровью… Когда о войне и наших вместе перенесенных трудностях мы ему говорим, у него иной раз промеж глаз сверканет слеза, но он не даст ей законного ходу, отвернется, насталит сердце и говорит: «Что было, то быльем поросло!» И мы лишили его голосу гражданства. Он было помыкнулся туда и сюда, бумажки писал в край и в Москву. Но я так понимаю, что в центральных учреждениях сидят на главных постах старые революционеры, и они понимают: раз предал – значит, враг, и никакой к тебе пощады!
– А ты все же покороче…»
Из этого диалога напрашивается несколько выводов.
1. Во-первых, с точки зрения давыдовых-нагульновых, работать – плохо. И раскулачивают они Титка Бородина как раз за то, что он – хороший работник, для которого труд – в радость.
2. В разговоре Давыдов несколько раз перебивает Нагульнова фразой «ты короче», «а ты все же покороче…» Решается судьба целой семьи, но Давыдову это глубоко безразлично. В зараженном революционной идеей сознании мир рисуется в черно-белых красках. Через столь зримо показанную бесчеловечность матроса-двадцатипятитысячника Шолохов демонстрирует бесчеловечность всего режима, приславшего Давыдова организовать колхоз.
3. Автор явно не на стороне давыдовых-нагульновых. Он не только показывает бесчеловечность их поступков, но и откровенно иронизирует над одним из них – Нагульновым, в частности, над его стремлением смотреть на мир через призму давно канувшей в лету идеи мировой революции. К тому же Нагульнов, выступая на собрании, откровенно и нагло лжет. Когда он обвиняет Бородина в том, что последний заставляет нанятых им людей работать по «двадцать часов в сутки» «да за ночь вставать раз по пять коням подмешивать, скотине метать», – любой рассудительный читатель понимает, что это – ложь.
4. Правду, проверенную временем, через посредство Нагульнова автор доверяет высказать Титку Бородину. В ответ на обвинения Нагульнова Бородин отвечал: «Я сполняю приказ Советской власти, увеличиваю посев. А работников имею по закону: у меня баба в женских болезнях. Я был ничем и стал всем – у меня все есть, за это я и воевал. Да и Советская власть не на вас… держится. Я своими руками даю ей что жевать, а вы – портфельщики, я вас в упор не вижу».
В эпизоде раскулачивания Титка Бородина писатель даже разрешает ему покуражиться над Нагульновым и даже напоследок ударить несколько раз по голове тяжелым предметом самого Давыдова, уронив его пролетарскую гордость.
Пытаясь подчеркнуть ужас раскулачивания, Шолохов заставляет одного из коммунистов – Разметнова – усомниться в справедливости совершаемого. Разговор Разметнова-Давыдова-Нагульнова – одна из ключевых сцен в романе. Председатель сельсовета опешившим секретарю партячейки и председателю колхоза заявляет: «Раскулачивать больше не пойду». На том основании заявляет, что он «с детишками не обучен воевать!» Своим коллегам по партии Разметнов выговаривает: «Да разве это дело? Я что? Кат, что ли? Или у меня сердце из самородка?.. У Гаева детей одиннадцать штук. Пришли мы – как они взъюжались, шапку схватывает! На мне ажник волос ворухнулся! Зачали их из куреня выгонять… Ну, тут я глаза зажмурил, ухи заткнул и убег за баз! Бабы – по-мертвому, водой отливали сноху… детей… Да ну вас в господа бога!..» Этот стихийный протест еще не утратившего всех человеческих чувств Андрея Разметнова приводит Давыдова и Нагульнова в бешенство. В выражении их лиц появляется нечто общее: «Давыдов, поднимался со стула медленно… И так же медленно крылась трупной синевой одна незавязанная щека его, бледнело ухо», «Андрей неотрывно смотрел в лицо Нагульнова, одевавшееся мертвенной пленкой». Выделенные эпитеты, используемые Шолоховым при создании портретов героев, как бы свидетельствуют о том, что дело их мертво.
Говорят они примерно одно и то же. Давыдов: «Ты их жалеешь… Жалко тебе их. А они нас жалели? Враги плакали от слез наших детей? Ну?.. Ты!! Как ты можешь жалеть?!» Нагульнов: «Гад!.. Как служишь революции? Жа-ле-е-ешь?» Затем Нагульнов произносит, пожалуй, самую страшную фразу в романе: «Да я… тысячи станови зараз дедов, детишек, баб… Да скажи мне, что надо их в распыл… Для революции надо… Я их из пулемета… всех порежу!» Эти слова как нельзя лучше характеризуют представителей новой власти: нагульновы-давыдовы служат идее, а не людям и ради осуществления своих абстрактных представлений о счастье готовы пожертвовать чем угодно, в том числе жизнями своих ближних. Как цинично звучат слова Давыдова, поучающего Разметнова: «Жалко стало, что выселяют кулацкие семьи? Подумаешь! Для того и выселяем, чтобы не мешали нам строить жизнь, без таких вот… чтобы в будущем не повторялось… Ну, выселим кулаков к черту, на Соловки выселим. Ведь не подохнут же они? Работать будут – кормить будем. А когда построим, эти дети уже не будут кулацкими детьми. Рабочий класс их перевоспитает». Под конец с Нагульновым случается эпилептический припадок, секретарь партячейки, падая в обморок и попутно пытаясь вытащить из ножен несуществующую шашку, истошно орет: «Зарублю-у-у-у!» Очень важная подробность. Награждая героя столь страшной болезнью, автор подчеркивает тем самым крайнюю степень его деградации. Первый том «Поднятой целины» писался параллельно с третьим томом «Тихого Дона», в котором, показывая моральное падение Григория Мелехова, Шолохов также заставляет своего героя биться в эпилептическом припадке. Порубив матросский пулеметный расчет, Григорий Мелехов выкрикивает почти то же самое, что и Нагульнов: «Матросню!.. Всех!.. Ррруб-лю!..»
Итак, ужасы раскулачивания Шолохов тоже показывает.
Но каким же образом удалось заставить пойти в колхоз середняка? Писатель дает правдивый ответ и на этот вопрос: при помощи запугивания. Середняки идут в колхоз из страха стать очередной жертвой новой власти. Нагульнов признается: «Я за колхоз как агитировал? А вот как: кое-кому из наших злодеев, хотя они и середняки числются, прямо говорил: «Не идешь в колхоз? Ты, значится, против Советской власти? В девятнадцатом году с нами бился, супротивничал, и зараз против? Ну, тогда и от меня миру не жди. Я тебя, гада, так гробану, что всем чертям муторно станет!» Говорил я так? Говорил! И даже наганом по столу постукивал. Не отрицаюсь!»
После выхода в «Правде» статьи Сталина «Головокружение от успехов» люди, было, поверили, что нагульновым и давыдовым дан отбой, и насилие прекратится, ринулись на волю, за одну только неделю из колхоза вышло около ста хозяйств. Однако свобода обернулась издевательской насмешкой: их выпустили, что называется, нагишом.
Даже Нагульнов возмущается: «Почему выходцам не приказано было возвращать скот? Это не есть принудительная коллективизация? Она самая! Вышли люди из колхоза, а им ни скота, ни инструмента не дают. Ясное дело: жить ему не при чем, деваться некуда, он опять и лезет в колхоз. Пищит, а лезет».
Итак, мы видим, что Шолохов в целом правдиво изображает события коллективизации первой половины 1930 года. Этим временем ограничивается действие в романе. Естественно, что по этой же причине произведение Шолохова не претендует на всю полноту воссоздания эпохи коллективизации – за пределами романа остается и изображение страшных эшелонов со «спецпереселенцами», и показ их дальнейшей судьбы, а также ужасных последствий коллективизации, прежде всего голода 1932-1933 годов.
Единственная претензия к событийной стороне романа состоит в том, что писатель преувеличивает роль «врагов» коллективизации. Частному случаю существования некоей подпольной организации (если таковая вообще существовала) он придает статус типичного. Но в 1930 году уже не было почвы для существования разветвленной подпольной организации, чья деятельность могла принести вред советской власти. Были стихийные выступления казаков, но не организованное сопротивление.
Теперь обратимся к образной системе произведения и ответим на вопрос: отступает ли Шолохов от художественной правды при создании человеческих характеров?
Нет, не отступает.
Условно все персонажи произведения делятся как бы на три лагеря: «коммунисты», «враги» и те, чья позиция неясна, или же неоднозначна, кому на протяжении романа приходится определяться, с кем он, по какую сторону баррикады находится.
Пересмотру подлежит прежде всего навязывавшаяся ранее точка зрения о персонажах-коммунистах как о безусловно положительных, идеализируемых образах.
Тот же Макар Нагульнов в изображении Шолохова отнюдь не противоречивый образ и тем более не идеал, а самый обыкновенный экстремист, страшный, жестокий тип. Ему ничего не стоит ударить человека, под дулом нагана добиться ложного оговора, арестовать невинного, совершить самосуд. С каким пафосом он убеждает председателя колхоза насчет владельцев личного скота: «Режут скотину, гады! Готовы в три горла жрать, лишь бы в колхоз не сдавать. Я вот что предлагаю: нынче же вынести собранием ходатайство, чтобы злостных резаков расстрелять!.. На чем будем сеять, ежели не вступившие в колхоз быков перережут?.. Сема! Жаль ты моя! Чего у тебя мозга такая ленивая?.. Ить пропадем мы, ежели с посевом не управимся!.. Надо беспременно расстрелять двоих-троих гадов за скотину!» Ничего себе! И ведь расстреляет владельца быка за то, что тот посмел собственной живностью по своему усмотрению распорядиться. Этот абстрактный гуманист будет плакаться: «В сердце кровя сохнут, как вздумаешь о наших родных братьях, над какими… буржуи измываются», однако жалость, проявленная Разметновым к конкретным малым ребятишкам раскулачиваемого Гаева, которых в январскую стужу вышвырнули из дома, доводит его до истерики.
К несчастью для Нагульнова, в 1930 году не слышно команд «порезать всех из пулемета», да и установка на мировую революцию безнадежно устарела – идет строительство социализма в отдельно взятой стране. И сорокалетний председатель партячейки ищет себе применение, превращая в поле битвы любую хозяйственную кампанию. Благо, происходящее действительно напоминает боевые действия. Когда же пистолет неуместен, становится лишним и Нагульнов. Шолохов словно издевается над героем, заставляя его скупать хуторских петухов и устраивать «небесные хоралы», философствовать ночами со Щукарем, зубрить английские слова. Нагульнов, было, пытается помогать председателю колхоза по хозяйству, но он к этому не приспособлен. Ему скучно. И Шолохов, сжалившись, убивает его.
Не намного «положительнее» в изображении Шолохова и рабочий Давыдов. Начнем с портрета. У председателя колхоза щербина во рту – зуба лишился по пьяному делу. Татуированная грудь. Татуировка вроде сентиментальная и невинная, но на животе… «В годы гражданской войны молодой, двадцатилетний матрос Давыдов однажды смертельно напился, – пишет Шолохов. – В кубрике миноносца ему поднесли еще стакан спирта. Он без сознания лежал на нижней койке, в одних трусах, а два пьяных дружка с соседнего тральщика – мастера татуировки – трудились над Давыдовым, изощряя в непристойности свою «разнузданную пьяную фантазию…». Еще мы узнаем, что герой картами увлекался, особенно игрой в очко. Может быть, поэтому он и появляется в казачьем хуторе одетым в поношенное пальтецо, кепчонку и старенькие скороходовские ботинки, а весь багаж его при переезде на новое место работы составляет две смены белья, носки и костюм? Наверно, и впраду проигрался, поскольку он уже девять лет трудится слесарем на Краснопутиловском заводе – престижное место и солидный заработок. И не любил он никого. «Были короткие связи со случайными женщинами, никого и ни к чему не обязывающие, только и всего… Кроличья любовь!». И в Гремячем Логу Давыдову не повезло: Лушка, за которой председатель колхоза принялся было ухаживать, и ему, и Нагульнову предпочла кулацкого сынка, развенчав их идейную, а заодно и мужскую мощь.
И вот этого человека партия направила на хутор организовывать колхоз. Он, вероятно, знаток? Казаки оценили это в первый же день: «Товарищ уполномоченный в сельском хозяйстве мало понимает, за плугом он, кубыть, не ходил по своей рабочей жизни и, небось, к быку не знает с какой стороны надо зайтить».
Давыдов, действительно, ничего не смыслит в сельском хозяйстве. Однако с классовым превосходством учит «темных» казаков уму-разуму. «Надо больше сеять», – заявляет он в своей «программной» речи. «Надо организовать колхоз и уничтожить кулака как общего нашего кровососа».
Характерной особенностью Давыдова является его полное соответствие целям и задачам текущего момента, он не ведает сомнений и всегда знает, что ему надо делать. В формирующейся командно-административной системе такие давыдовы послужили надежными винтиками.
Обманутое поколение – эти романтики вызывают не только неприязнь, но и сочувствие. Противоречиво отношение к ним и самого автора: казалось бы, тем, что уготовил для главных героев совершенно не героическую смерть, писатель уже вынес им приговор, но тут же следует знаменитое признание: «Вот и отпели донские соловьи дорогим моему «сердцу Давыдову и Нагульнову…». Получается, что Шолохов все-таки любил их? Наверно, на то и настоящий писатель, чтобы всякого своего героя любить, как ребенка. И уж так заведено в добропорядочных семьях, больных и ущербных детей любят куда больше, чем здоровых…
Председатель сельсовета Андрей Разметнов, человек, поставленный у власти и призванный быть хозяином, но по своей природе неспособный им стать – не та натура. Когда в 1913 году уходил он на военную службу, то «не только коня, – и полагающееся казаку обмундирование не на что было ему купить». Овдовевшего Андрея Разметнова пригласила крыть хату тоже вдова, Марина Пояркова, а затем предложила переночевать. «Уже перед зарей она спросила: – Приедешь завтра хату докрывать… Не ходи… Ну уж какой из тебя крыльщик! Дед Щукарь лучше тебя кроет, – и громко засмеялась: – Нарочно тебя покликала… Чем же окромя, примануть? То-то ты мне убытку наделал! Хату все одно надо перекрывать под корешок». Через несколько дней дом перекрывал дед Щукарь, «хуля перед хозяйкой никудышнюю работу Андрея». Люмпен дед Щукарь как работник лучше Разметнова – и добавить к этому нечего.
Но вот он стал председателем сельсовета, и хуторяне выговаривают ему: «В сапогах зиму и лето ходишь, а нам и на чирики товару нету!.. Комиссаром стал… Наел мурло…». Разметнов гуляет по округе «с уверенной ухмылкой, поигрывавшей в злобноватых его глазах» и грозится: «Мы им рога посвернем! Все будут в колхозе». Однако даже Нагульнову надоели его болтовня и безделье: «Почему же ты фуражечку на бочок сдвинешь и по целым дням сиднем сидишь в своем Совете, либо замызганную свою портфелю зажмешь под мышкой и таскаешь по хутору, как неприкаянный? Что, секретарь твой не сумеет какую-нибудь справку о семейном положении выдать?» Очень метко характеризует Разметнова один из хуторян: «Андрюшка… – этот рыском живет, внатруску, лишнего не перебежит и не переступит, пока ему кнута не покажешь… Значит, что ему остается делать при его атаманском звании? Руки в бока – и распоряжаться, шуметь, бестолочь устраивать, под ногами у людей путаться…»
Будь выборы хоть чуть-чуть демократичнее, не отдали бы люди свои голоса за Андрея Разметнова. Этот герой – яркое олицетворение власти картонной, декоративной. Однако именно такая советская власть устраивала власть подлинную.
И все-таки именно Андрей Разметнов из трех гремяченских руководителей – наименее фанатичный и деградировавший персонаж.
Говоря о героях-коммунистах в «Поднятой целине», можно отметить еще одну интересную особенность: они представляют собой не три разных образа, а, скорее, один, показанный на разных этапах своего развития.
Разметнов – это человек, который еще не утратил окончательно все человеческое. Он еще способен испытывать чувство жалости. Он жалеет детишек раскулачиваемого Гаева. Для него еще присуща любовь к природе, правда, проявляется она в несколько необычной форме. Он всей душой привязывается к голубям, но вследствие этой своей трогательной привязанности истребляет на хуторе всех котов.
Давыдов – это промежуточный тип. Он старается еще хотя бы в некоторых случаях действовать убеждением, а не револьвером, он еще способен испытывать хотя бы физиологическое влечение к женщине.
То уже Нагульнов – это крайний тип, законченный экстремист. Это кровный брат товарища Пашинцева из «Чевенгура» А.Платонова. Нагульнов знает одну правду – правду силы и его, кроме мировой революции, уже ничего не интересует.
И вот этот образ, явленный нам в трех лицах, – Разметнова, Давыдова, Нагульнова – представляет собой страшное знамение ХХ века. Это не социалистический феномен. Этот человек присущ и капиталистическому обществу. Короче говоря, любому обществу индустриального типа. Его породило становление машинной цивилизации. Этот тип можно охарактеризовать как человека механически организованного. Для него присуща любовь к мертвому и нелюбовь к живому.
1. Первое, что отличает таких людей: они холодны, держатся на дистанции.
Вот как отзывается о Давыдове Варюха-Горюха: «каменюка холодный, незрячий…» Через полстранички читаем: «Но Давыдов с холодком, как ребенка, поцеловал ее в лоб, твердо сказал…».
А вот мнение Разметнова о Нагульнове: «Холодный ты человек, Макар, с тобой по душам сроду не поговоришь», «не иначе тебя мать у проруби на льду родила – пошла за водой и по нечаянности разродилась прямо на льду: потому-то от тебя всю жизнь холодком несет».
2. Вторая отличительная особенность людей этого типа состоит в присущей для них установке на силу. Применение силы является их образом жизни.
Эта мысль, наверно, в особых подтверждениях не нуждается.
3. Они воспринимают жизнь механически, как будто все живые люди являются вещами.
Как Давыдов воспринимает казачий хутор, где ему поручено организовать колхоз? Вот как: «Хутор был для него – как сложный мотор новой конструкции, и Давыдов внимательно и напряженно пытался познать его, изучить, прощупать каждую деталь, слышать каждый перебой в каждодневном неустанном напряженном биении этой мудреной машины…».
4. Такие люди готовы убивать или умереть за то, что они называют справедливостью.
О том, что персонажи-коммунисты готовы убивать, уже говорилось. А вот о том, что умереть? Но послушаем Давыдова. Идет одно из многочисленных собраний: «Будто плетью Давыдова хлестнули. Он в страшной тишине с минуту стоял молча, бледнея, полураскрыв щербатый рот, потом хрипло крикнул:
– Ты! Вражеский голос! Мне мало крови пустили. Я еще доживу до той поры, пока таких, как ты, всех угробим. Но если понадобится, я за партию… за свою партию, за дело рабочих всю кровь отдам! Слышишь ты, кулацкая гадина? Всю, до последней капли!».
5. У этих людей отсутствует связь с прекрасным, с природой.
Никто из них – ни Разметнов, ни Давыдов, ни Нагульнов – не читает книг, у них нет такой потребности.
У них отсутствует связь с природой. Когда в Гремячий Лог приходит весна, Шолохов пишет о Давыдове: «весна властно давила на смертную плоть безупречного, справившегося со своими хозяйственно-политическими кампаниями председателя гремячинского колхоза…». Давыдов испытывает нестерпимое физиологическое влечение к Лушке. Он мучается. Обычно люди, когда им плохо, в общении с природой находят умиротворение, спокойствие. Но только не Давыдов. «Все чаще по ночам он беспричинно просыпался, – говорится в романе, – курил, страдальчески морщился, вслушиваясь в певучие высвисты и захлебывающееся прищелкивание соловьев, потом яростно захлопывал окошко, с головой укутывался байковым одеялишком и до белой зорьки пролеживал не смежив глаз, прижавшись к подушке…». Природа не только не несет Давыдову успокоение, он, наоборот, стремится отгородиться от нее.
6. Человек, механически организованный, не в состоянии наладить нормальных отношений с женщинами.
Мать Разметнова в разговоре с Давыдовым говорит: «Погляжу я на вас, и горюшко меня берет. И Андрюшка мой на холостом полозу едет, и Макарка, да и ты. И как вам, всем троим не стыдно? Такие здоровые бугаи ходите по хутору, а нет вам удачи в бабах. Неужели так-таки ни один из вас и не женится? Ить это страма, да и только!»
Неудивительно, что их не интересуют женщины: они уже женаты на революции, на идее. Поэтому Нагульнов и заявляет: «Бабы для нас революционеров, – это, братец ты мой, чистый опиум для народа! Я бы эту изречению в устав вписал ядреными буквами, чтобы всякий партийный, каждый настоящий коммунист и сочувствующий эту великую изречению каждый день перед сном и утром натощак по три раза читал».
Не отступает Шолохов от правды и при изображении героев, противостоящих коммунистам. В частности, вполне реалистичным и жизненно достоверным получился у писателя образ Якова Лукича Островнова.
Всю жизнь Островнов «тянулся к богатству». Рассчитывал окрепнуть, выучить сына, купить золотые часы на цепочке и… автомобиль. Но все не получалось. Нажитое отбирала советская власть. «Продразверсткой в первый раз обидели товарищи, – жалуется Островнов, – забрали все зерно под гребло. А потом этим обидам и счет я потерял. Хоть счет-то им можно произвесть: обидют и квиток выпишут, чтоб не забыл. – Яков Лукич встал, полез рукой за зеркало и вытянул, улыбаясь в подстриженные усы, связку бумаг. – Вот они тут, квитки об том, что сдавал в двадцать первом году: а сдавал и хлеб, и мясу, и маслу, и кожи, и шерсть, и птицу, и целыми быками водил в заготконтору. А вот это окладные листы по единому сельскому налогу, по самооблоту и опять же квитки за страховку… И за дым из трубы платил, и за то, что скотина живая на базу стоит… Словом… Жил я – сам возля земли кормился и других возля себя кормил. Хоть и не раз шкуру с меня сымали, а я опять же ею обрастал…».
Понятно, что не мог Яков Лукич любить Советскую власть, которая грабила его бессчетно. Поэтому они с ней – «враги, крест-накрест». Хотя какой с трусоватого, не выносящего вида крови Островнова враг? Понимающий это подпоручик Лятьевский, настоящий враг, говорит ему: «…зачем ты, дура этакая стоеросова, связался с нами?.. Половцеву и мне некуда деваться… А вот ты?.. Ты, по-моему, просто жертва вечерняя. Эх, ты… Жук навозный!».
Яков Лукич – враг-вредитель – на грош убытка приносит колхозу сотню прибыли. По его инициативе обустраиваются теплые базы, начинается сооружение сети накопительных прудов, он уговаривает колхозников загатить Дурной Лог, из года в год размывавший богатые земли, доказывает выгодность хуторского кирпичного заводика. Не случайно Лятьевский с издевкой допытывает Островнова: «Какими же методами работаешь?.. Ведь ты же диверсионер… Ну что ты там делаешь? Лошадей стрихнином травишь, орудия производства портишь или что-либо еще?» Однако, «врагу-вредителю» не до шуток, ему тут же захотелось «пожаловаться на то, как он болеет душой, одновременно строя и разрушая обобществленное хуторское хозяйство». В том-то и дело, что столетиями формировавшаяся созидательная привычка не за страх, а за совесть трудиться на земле, отдавать ей всего себя, не позволяет ему как следует вредительствовать. Так и суждено Якову Лукичу Островнову разрываться между большевистскими мечтателями и белогвардейскими авантюристами.
Сродни Якову Лукичу в романе персонаж-середняк (немного не дотянул до кулака) Кондрат Майданников. Кондрат тоже переживает за хуторской разор, болеет сердцем, лицезрея колхозный беспорядок.
Колхоз еще только образуется, а Майданников уже предчувствует: «Трудно будет… Видал вон: трое работают, а десять под плетнем… сидят». Еще только обобществляют личное добро, а сын бедняка Семена Куженкова, перевернув сани с сеном, на упрек Майданникова огрызается: «Оно теперича не наше, колхозное». Прошло совсем немного времени, а лентяй Куженков отличился еще раз: коней сам не повел поить, послал мальчика. «Энтот, – с горечью замечает Майданников, – погнал весь табун к речке в намет. Напилась какая, не напилась – опять захватил в намет и – до конюшни».
Доля Майданникова незавидней участи Островнова. Попавшись в цепкие руки большевистской пропаганды, Кондрат будет мучиться в тисках колхозной системы, но служить ей не за страх, а за совесть.
Свое великое достоинство – умение быть хозяином – сочтет он непростительной слабостью и будет стараться изжить его.
Не трудно предсказать дальнейшую судьбу Кондрата. Выбившийся в председатели колхоза станет он сражаться с бюрократической районой машиной, охраняя колхоз от чиновничьей глупости и произвола. И будет балансировать, губо говоря, между орденом и тюрьмой.
