Ввиду роста жары среди свирепствовавших целую неделю ливней у студентки
Ивановой и рабочего Козлова произошло заметное улучшение настроения.
Гуляя по улице и разглядывая чирикающих от избытка чувств воробьёв, они
весело улыбались и подмигивали друг другу.
Вдруг Ивановой пришла в голову замечательная мысль, которой она поспешила поделиться с Козловым:
- Дорогой, - сказала она, - а не пойти ли нам погулять в близлежащий лесной массив?
Предложение Ивановой нашло горячий отклик в душе Козлова, и он тут же согласился.
Они зашагали в сторону лесного массива.
- Смотри, какой лютик! – восторженно пропела Иванова, срывая росшую при
дороге фиалку. – Ах, как он пахнет, - и протянула Козлову, - на,
понюхай.
Козлов поморщился, но подтвердил:
- Да, аромат приличный, - и для чего-то посмотрел в небо.
- Ах, ещё один лютик и ещё, и ещё! – радовалась Иванова, порхая у обочины. Лицо её светилось и сияло, как у младенца.
- На, понюхай, - снова сказала она, тыча в лицо Козлову уже целый букет.
Козлов поморщился сильнее, чем в первый раз, но подтвердил:
- Да, запашок кейфовый, - и посмотрел в небо.
Наконец, среди моря лютиков Ивановой попалась ромашка.
- Ромашка! – закричала Иванова и бросилась к цветку. А затем с цветком к Козлову.
- Смотри, ромашка!
Козлову ничего не оставалось, как подтвердить: «да, ромашка», хоть он и знал, что это никакая не ромашка, а пупавка собачья.
Наконец показалась опушка. Забыв о лютиках и ромашке, Иванова
переключилась на лесной массив. Всё здесь её изумляло, восторгало, она
не в силах была сдержать охватившего её радостного волнения, которое
всегда бывает от соприкосновения с прекрасным. Обращаясь к дубам, она
говорила:
- Ах, какие удивительные берёзки, девушки-берёзки, ах, как я люблю вас,
нежные вы мои, ласковые, ненаглядные! Какие у вас сочные листики,
зелёные, пахнут мятой и резедой и ещё чем-то необыкновенным! Ах, как
хорошо, какая я счастливая!
Между тем Козлов, наблюдая за резвящейся Ивановой, почему-то не спешил
радоваться и восторгаться вместе с ней. Чем дальше они углублялись в
лесной массив, тем мрачнее и молчаливее становился Козлов. Глубокая
складка прорезала его лоб, отягчённый какой-то мучительной думой. Взгляд
Козлова блуждал среди деревьев, перескакивая с крушины на берёзу и
наоборот. Иногда он останавливался на чём-то одном – чаще всего на
травяном покрытии, и тогда Козлов думал, что неплохо бы повалиться на
него, хотя зачем это надо было сделать, он ещё не знал.
Болтовня Ивановой раздражала Козлова, мешая ему сосредоточиться, и он хмурился всё сильнее и сильнее.
- Козло-о-ов! – вдруг позвала Иванова, - Иди сюда! Смотри, что я нашла!
Нехотя Козлов побрёл к Ивановой, заранее ненавидя тот предмет, который она собиралась показать ему.
«Так я и знал, - подумал он, разглядывая корягу, указанную Ивановой, - нашла какого-то чёрта и ещё пальцем в него тычет».
- Козлов, скажи, кого она тебе напоминает? – спросила Иванова.
Но сколько Козлов ни всматривался в распластавшуюся на земле корягу, она
ему решительно никого и ничего не напоминала. В его голове вертелись
слова типа «древесина», «полено», «дрова», «колода», «пень», и ничего
конкретного.
Раздражение Козлова было так велико, что в какой-то момент он хотел пнуть корягу ногой, но сдержался.
- Какой ты глупенький, - пришла на помощь Иванова, - разве не видишь,
что она вылитая Сидорова. Вот это голова, это уши, а это шея и ноги
кривые, растущие прямо из неё!
Хоть и была Козлову очевидна нелепость предположений Ивановой, но он не
стал возражать ей, радуясь, что загадка сама собой разрешилась, и
Иванова, наконец, оставит его в покое.
И действительно, утратив интерес к коряге, Иванова скрылась за деревьями
в поисках новых впечатлений. На какое-то время Козлов был предоставлен
сам себе. Пытаясь вспомнить забытую мысль, он рассеянно взирал по
сторонам, пока глаза его не остановились на чём-то зелёном, бархатистом и
мягком. «Ничего себе газон, - подумал Козлов, - весьма подходящее место
для...» Но додумать мысль он не успел, поскольку из-за деревьев
выскочила Иванова и, ухватив его за руку, потащила оценить очередную
находку. Следя за указательным пальцем Ивановой, Козлов разглядел
вначале трухлявый пень, а затем и змею на нём. Змея, свернувшись
кольцом, грелась на солнце. «Фу ты, чёрт, - содрогнулся Козлов, - какая
гадость...»
Оглянувшись, он обнаружил, что Иванова снова исчезла. В этот момент ему
пришла в голову мысль, что хорошо бы... на лужайке возле пня со змеей...
Иванова и он, Козлов...
Но тут вдруг над ним что-то затрещало, и Козлов, задрав голову кверху,
заметил стремительно скакавшую с ветки на ветку белку. И ещё он
разглядел какой-то подозрительный предмет, падавший прямо на него.
Козлов попробовал увернуться, но неудачно: шишка грохнулась прямо на лоб
Козлову, вызвав слабую головную боль.
Массажируя рану, Козлов решил покинуть страшное место, с тревогой
поглядывая в ту сторону, в которую скрылся рыжий зверёк. Догоняя
Иванову, Козлов вновь предался любимым размышлениям. «А грудь у неё,
наверно, очень эластичная и жаркая, как доменная печь, - думал он,
представляя Иванову на травяном покрытии, - А поцелуй... нет, конечно,
не такой, как у Сидоровой - у Сидоровой во рту вместо языка пропеллер...
ей не с мужчинами, а с самолётами надо целоваться... А вот у Ивановой
поцелуй...»
Желание объясниться с Ивановой в этот момент у Козлова достигло
наивысшего напряжения. Козлов стал звать Иванову, искать её, но долго
его усилия ни к чему не приводили. Наконец, Козлов обнаружил Иванову,
склонившуюся над каким-то маленьким растеньицем, разговаривающую с ним,
целующую лопушистые зелёные листья и чему-то улыбающуюся. При этом глаза
её сияли от счастья, и в них было так много наивного, беззаботного
детского восторга, что Козлов отвёл взгляд в сторону, стыдясь своих
пошлых намерений. Не дожидаясь, пока его заметят, Козлов решил
ретироваться, он боялся помешать общению природы с Ивановой.
Просидев полчаса на стволе вывороченного бурей дерева, Козлов решил, что
общение Ивановой с миром насекомых, животных и растений состоялось, и
вновь отправился искать её. Он высоко нёс свою голову, размышляя над
тем, какой он чуткий и добрый, благородный и великодушный. Думая так, в
какой-то момент Козлов обнаружил, что лесной массив кончился.
Оглядевшись по сторонам, он заметил сидящую на корточках Иванову,
молчаливо разглядывавшую что-то у себя под ногами.
Козлов подошёл к ней. Заметив Козлова, Иванова указала на предмет своих
наблюдений, - маленького чёрного жучка, ползшего по травинке – и немного
помолчав, спросила:
- Идём домой?
- Идём.
С Ивановой произошло странное превращение. Её как будто подменили. Весь
обратный путь она была задумчива и рассеянна. Казалось, Иванову совсем
не интересовал окружающий мир, ещё недавно вызывавший восторг и
обожание. А поперёк лба у неё образовалась глубокая складка.
В противоположность Ивановой, Козлов испытал радостное облегчение. Как
будто гора свалилась с его плеч. Он был словоохотлив и весел. Всю дорогу
Козлов рассказывал анекдоты один смешнее другого. Он вспомнил даже те
анекдоты, которые, казалось, уже навсегда забыл. Он рассказывал смешные
истории, приключившиеся с ним в жизни, громко смеялся, не замечая, что
Иванова, молчаливо идущая с ним рядом, уже давно не слушает его.
И чем громче звучал весёлый смех Козлова, тем угрюмее становилась Иванова.
…Когда они расставались, Иванова презрительно посмотрела на Козлова и ничего не ответила на предложение встретиться ещё раз.