Вторник, 19.03.2024, 09:34
Приветствую Вас Гость | RSS
Меню сайта
Форма входа
Поиск
Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Наш опрос
Оцените мой сайт
Всего ответов: 7558
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Сайт Александра Лагуновского

Своеобразие лирического героя "денисьевского цикла" Ф.И. Тютчева


Своеобразие лирического героя "денисьевского цикла" Ф.И. Тютчева

Современник Пушкина и Лермонтова, друг Гейне и Шеллинга, блестящей образованности человек, Ф.И. Тютчев был заметной фигурой на поэтическом небосклоне XIX века. Пи­савший письма по-французски, разговаривавший в кругу семьи по-немецки и мысливший по-русски  Тютчев, которого связы­вали дружеские узы с российским канцлером Горчаковым, был вхож в самые фешенебельные  столичные салоны, слыл непревзойдённым светским острословом.  Между  тем    в нашей памяти возникает совершенно иной образ: образ по­эта, автора замечательных по своей силе стихов о  природе, певца человеческой души  и  человеческого сердца. Его перу принадлежит знаменитый  «Денисьевский цикл» стихов.  «Вечерний» роман с бывшей подругой дочери Еленой  Александровной Денисьевой  «воплотил трагедию человека, чья любовь оказалась зависимой не только от воли любящих, но и от внеличных обстоятельств окружающей действительности» [1, 137].

Стихи Тютчева этого периода, как и вся его поэзия в целом, глубоко трагедийны. Поэтому неверно говорить о том,  что в лирике  поэта есть радостное. Есть иллюзия мимолётного счастья, языческая вера в то, что любовь —  «самая могущественная вспышка жизни»  [1, 137], ради любви можно претерпеть любые, самые нечело­веческие страдания. Есть потребность в этой иллюзии, но реальности нет.
 
В 50-е, 60-е годы ХIХ века  страна жила бурной общественной жизнью:  русский народ наконец сбросил    с себя цепи многовекового рабства,  на политической арене отчётливо прослеживалась тенденция непримиримой борьбы между революционными демократами и реакционерами...   Тют­чев  оставался вне этой борьбы. Его робкий голос колебался, поэт не  смел сделать решающего выбора. Трагедия Тютчева в том, что он, не видевший будущего в самодержавии, отрицал всякую возможность революционной борьбы.
Личное всегда находится в диалектической взаимосвязи с общественным.  «Незаконная» любовь Тютчева шокировала окружающих, узнавших, что это у него  «всерьёз». Продвиже­ние по службе Тютчева приостановилось, а для Е.А. Денисьевой, совсем как для вымышленной толстовской Анны Карениной, оказались запертыми все двери высшего общества... В во­зрасте тридцати восьми лет несчастная женщина скончалась, любовь  «испепелила» её. Неудивительно поэтому, что сквозь всю ткань стихов  «Денисьевского цикла» проходит один не­изменный,  лермонтовского пафоса, трагедийный мотив.

Тютчев любил обобщать. И уже перед нашими гла­зами со страниц книги встаёт не любовь двух людей, а лю­бовь, разросшаяся до вселенских, космических масштабов. Поэт, общаясь с дорогой сердцу женщиной, пытается постичь самое сокровенное, кажется, он подступает  совсем близко к раз­гадке процессов, происходящих в потаённых уголках мирозда­ния. Говоря о любви, Тютчев вновь и вновь возвращается к исходным, десятилетиями мучающим его вопросам, которые мы называем вечными...

Тютчевская лирика представляет собой довольно необы­чное явление в литературе своего времени. Несколько ар­хаичный язык, узость проблематики при всей широте и ко­лоссальности художественных обобщений современников отпуги­вали. Но понять тютчевскую лирику в отрыве от конте­кста развития всей русской литературы ХIХ века,  прежде всего по­эзии, не основываясь на методологической установке её ве­ликого движения от романтизма к реализму, нельзя.

Тютчев выступал в окружении двух школ, двух диаметрально противоположных течений – революционно-де­мократического и проповедующей тео­рию  «чистого искусства»  школы А.А. Фета. Центральным звеном ре­волюционно-демократического лагеря являлся Н.А. Некрасов. Несмотря на все имевшиеся эстетические и мировоззрен­ческие расхождения, можно заметить и нечто общее, что этих поэтов роднило...

Космическая грусть Тютчева, стоящая рядом с вселен­ской верой Некрасова и холодным пламенем лирики рассу­дительного, иногда даже слишком рационального Фета, удиви­тельно гармонировали друг с другом, представляя собой эмоциональное, революционное и философское начала в по­эзии 60-х годов XIX века...

Фет более философ, нежели Тютчев. Будучи теоретиком «чистого искусства», он в своих стихах никогда не выходил за рамки этой школы.  Даже в жизни Фет все подчинял разу­му: единственную настоящую любовь, повстречавшуюся ему на пути, он принёс в жертву карьере. Ну а то, что мы под­разумеваем под  «философской» лирикой Тютчева, —  это, «эмоциональные» ответы  на философские споры века» [5, 56].  «Обозначая Тютчева по тра­диции как поэта мысли,  как поэта-философа, мы не должны  забывать всю условность этого наименования», – утверждал исследователь Л. Озеров [5, 56].   Поэзия для Тютчева была «исповедью его души»  [1, 172], сферой бытия, куда он погружался в минуты отчаяния и боли.

Сопоставим  «Денисьевский цикл»  Тютчева со стихами Фета, навеянными воспоминаниями о Марии Лазич. Стихотворные послания Марии Лазич    написаны уже после её смерти; большинство     фетовских стихотворений созданы спустя несколько десятков лет после трагической гибели любимой женщины. Поэтому трудно говорить о глубине и силе переживаний поэта, скорее, мы имеем дело с некоторыми закономерностями биографического характера. Фет, как известно, был незаконным сыном помещика Шеншина; он не имел права называться русским. Чтобы получить дворянское звание, двенадцать лет служил в ненавистной ему армии, ибо офицерский чин давал в то время потомственное дворянство. Жизнь, в которой не оставалось места для эмоций, где всё было подчинено одному – карьере,  естественно, не    могла не отложить свой горький отпечаток на человеческую судьбу. Фет в личной жизни был глубоко несчастен. И обращение к давно ушедшей из жизни женщине было только жестом отчаяния; подобно тому как утопающий хвата­ется за соломинку, Фет, пытаясь вырваться из мира окру­жающей его пошлости, торгашества и цинизма, обращался к самым светлым минутам своей жизни. Кроме того, стихотворные послания к Марии Лазич были навеяны обостряющимся с  годами чувством совести:

Я молил, повторял, что нельзя нам любить,
Что минувшие дни мы должны позабыть...

С опочившей я глаз был не в силах отвесть, —
Всю погасшую тайну хотел я прочесть.
И лица твоего мне простили ль черты? —
Ничего, ничего не ответила ты!
(«Солнца луч…»)

В этом плане  «Денисьевский цикл»  Тютчева гораздо  более  жизнен, ибо обращён к женщине, которая существует реально, с которой узы любви поэта будут связывать долгих, мучительных четырнадцать лет.

Денисьева умерла в 1864 году от скоротечной чахотки. Тютчев находился в это время  за границей. Что творилось в его душе, можно понять, познакомившись с письмами поэта:  «…никто не может себе представить моего состояния — оцепенение оно или мука, но оно всегда — отчаяние…» [7, 388],  «человеку дан был крик для страдания, но есть страдания, которых крик вполне не выражает...» [7, 390]. «Друг мой, теперь всё испробовано — ничто не помогло, ничто не утешило, —  не живётся — не живётся — не живётся…» [7, 390], – писал поэт. И в стихах:

Нет дня, чтобы душа не ныла,
Не изнывала б  о былом,
Искала слов, не находила,
И сохла, сохла с каждым днём...
(«Нет дня…»)

 В Ницце, на берегу моря, к ногам Тютчева упала чайка. Крылья её были повреждены. Птица, бившаяся в предсмертных судорогах, скоро затихла. Так родилось стихотворение:

О, этот Юг, о, эта Ницца!..
О, как их блеск меня тревожит!
Жизнь, как подстреленная птица,
Подняться хочет — и не может...
Нет ни полёта, ни размаху —
Висят поломанные крылья,
И вся она, прижавшись к праху,
Дрожит от боли и бессилья...

Говоря о взаимосвязях Некрасов — Тютчев, следует сразу отметить, что тема эта в литературоведении, не в пример взаимоотношениям Тютчев — Фет, разработана основа­тельно. Изучение её началось ещё в дореволюционное время философом-идеалистом Д. Мережковским и продолжено исследователями  ХХ века Б. Корманом, Н. Королевой, Г. Гуковским, Н. Скатовым и др. «На наш взгляд, трудно найти в русской поэзии два менее близкие и родственные явления» [2, 212],  –  утверждал поэт и критик некрасовского направления П.Ф. Якубович. Эта точка зрения господствовала чуть ли не полвека, пока, наконец, исследователь Гуковский не высказал предположе­ния о влиянии на творчество Тютчева и на его «Денисьевский цикл» некрасовской любовной лирики.

Через все творчество Некрасова красной нитью проходят две большие темы: «городская» и «крестьянская». Как по общему настрою, живописанию, средствам языка, привлекаемым для построения строки, так и по характеру лирического героя эти циклы сильно разнятся. «Городские» стихи почти свободны от средств образности, они интимны, за их внешней простотой кроется огромное внутреннее напряжение. «Крестьянские» стихи живы, их поэтика приближается к народной, в них мы находим необычайную россыпь зрительных образов. Если стихам этой группы свойствен лирический монолог, то стихи первой группы скорее диалогичны. К «городским» стихам относится и некрасовская любовная лирика. 

Поэт умеет иногда удивительно проникновенно, непосредственно  обратиться к любимой женщине:

Я не люблю иронии твоей.
Оставь её отжившим и не жившим...
        («Я не люблю иронии твоей…»)

В 1876 году Некрасов смертельно заболел. Он знал, что дни его сочтены. Превозмогая боль, поэт писал свои  «По­следние песни». Во время предсмертной болезни за Некра­совым с героической самоотверженностью ухаживала жена Зина.

Помогай же мне трудиться, Зина!
Труд меня всегда животворил.

Говори, что ты довольна другом:
В торжестве одержанных побед
Над своим мучительным недугом
Позабыл о смерти твой поэт!
(Зине: «Пододвинь перо, бумагу...»)

 Но вместе с тем в  «Последних песнях»  с особенной обнажённостью поэтического чувства прозвучали мотивы неизбывной тоски, посещающей  смертельно больного человека:

Я примирился с судьбой неизбежною,
Нет ни охоты, ни силы терпеть
Невыносимую муку кромешную!
Жадно желаю скорей умереть. 
                                                            («Друзьям»)

 Казалось бы, трагедийная линия и здесь налицо. Однако если для Музы Тютчева она была внутренне присуща, то в лирике Некрасова она имеет свою специфику. Да, Некрасов мог говорить о своей личной жизни с трагическим подтекстом, но собственную жизнь неизменно оттеняла жизнь народная, которая рисовалась поэту в самых оптимистических тонах.

Новаторство Некрасова и Тютчева в том, что они впер­вые  главное внимание в любовной лирике переключили на женщину, в которой пытались утвердить личность. «Оба поэта оказались, каждый по-своему, подготовленными к созданию в интимной лирике не традиционно одного, а двух характеров, из которых женский оказывается чуть ли не главным» [6, 137], – утверждал исследователь Н. Скатов. Подводя итог, хотелось бы ещё раз отметить то обсто­ятельство, что лирика Тютчева немыслима вне контекста разви­тия всей русской поэзии ХIХ века. «Денисьевский цикл» с его грустными интонациями — это одна из наиболее ярких страниц любовной лирики своего времени. Своеобразие лири­ческого героя  «Денисьевского цикла» не столько в каких-то частных деталях, сколько в общей направленности поэзии Тютчева, являющейся воистину одним из наиболее сладких пло­дов, выращенных в золотой век русской литературы.

Литература

1.    Горелов А.Е. Три судьбы. – Л., 1976.
2.    Гриневич П.Ф. Очерки русской поэзии. – СПб., 1911.
3.    Гуковский Г. Некрасов и Тютчев. – Науч. бюл. Лен. ун-та, – 1947. – № 16.
4.    Касаткина В.Н. Поэзия Ф. Тютчева. – М., 1978.
5.    Озеров Л.А. Поэзия Тютчева. – М., 1975.
6.    Скатов Н.Н. Некрасов. Современники и  продолжатели. Очерки. – Л., 1973.
7.    Тютчев Ф.И. Стихотворения. – М., 1986.