Вторник, 19.03.2024, 05:28
Приветствую Вас Гость | RSS
Меню сайта
Форма входа
Поиск
Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Наш опрос
Оцените мой сайт
Всего ответов: 7558
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Сайт Александра Лагуновского

Причина самоубийства Сергея Есенина

УДК 808.2(075)

Причина самоубийства Сергея Есенина

Согласно концепции, изложенной в данной статье, исходной предпосылкой самоубийства Сергея Есенина явился тот негативный эмоциональный фон, который окружал поэта на протяжении всей его жизни. Это и особенности эмоциональной сферы художника, черты характера, такие как излишняя ранимость, мнительность, подверженность резким колебаниям настроения; и  мучительные переживания самоотчуждения, отчуждения от социума, вызванные крахом социальных упований (перерождение революции, тревога за судьбу страны и русской деревни); и пережитая в детстве психическая травма, обусловившая трагедийное мировосприятие. Все эти факторы оказывали деструктивное влияние на психику поэта, привели к потребности «забыться» и, в конечном счете, обусловили формирование болезни хронической алкогольной зависимости.  Порождаемые данной болезнью психические состояния личности, такие как алкогольный делирий и галлюциноз, и привели к трагедии в «Англетере».

Введение

В статье «Мифы о смерти Сергея Есенина» Р. Банчуков [2] приводит свидетельство любимой «северянки» поэта – Надежды Вольпин, которая накануне празднования 100–летнего юбилея поэта в разговоре с журналистом радио «Свобода» заявила, что по поведению Есенина, по поступкам, по его разговорам она знала, что он покончит жизнь самоубийством, только не знала, когда это произойдет. О своем скором «уходе» Есенин говорил много с кем: с Софьей Толстой, с Анной Изрядновой и Василием Наседкиным. По словам А. Мариенгофа, в последний период жизни «решение «уйти» стало у Есенина маниакальным. Он ложился под колеса дачного поезда, он пытался выброситься из окна пятиэтажного дома, пытался перерезать вену обломком стекла, заколоть себя кухонным ножом» [12, с. 386]. В лирике Есенина, по подсчетам Галины Шипулиной, около 400 упоминаний о смерти, из которых более трети приходится на последние два года жизни (соответственно 296 и 101) [2].

К последнему шагу самоубийцу нередко подталкивает малозначительный, но в его жизни роковой эпизод (неосторожное слово, подозрение в измене, неудача в каком–либо начинании, обида и т.п.). Последнюю причину (каплю, переполнившую море разочарования), подтолкнувшую к роковому поступку, самоубийцы, как правило, охотно называют в предсмертной записке (как было в случае с   В. Маяковским – «любовная лодка разбилась о быт...»). Редко – навсегда уносят с собой, как это сделал Сергей Есенин. Строка – «в этой жизни умирать не ново...» – ничего не объясняет.
Что в действительности произошло в номере поэта вечером 27 декабря 1925 года?

Убежден: Есенин без чьей–либо помощи ушел из жизни. Думаю, это очевидно даже для тех (по крайней мере, для многих из них), кто пишет о насильственной смерти поэта. Просто всегда очень соблазнительно из  трагедии выдающегося человека извлечь какую–то политическую или материальную выгоду. Из любви к Есенину простим им этот грех.

Почему все–таки Есенин сам  не назвал причину ухода?  Считал, что уже все сказал, объяснил, и к сказанному нечего добавить? Сказанное – это факты биографии и, в первую очередь, – стихи. В них  и нужно, очевидно, искать ответы на все вопросы.

«Жить – так жить...»

Первой и неоспоримой предпосылкой (но не причиной) самоубийства являются особенности эмоциональной сферы, черты характера поэта, такие как излишняя ранимость, легкая возбудимость, вспыльчивость, подверженность резким колебаниям настроения, мнительность, переходящая в подозрительность... У Есенина, кажется, отсутствовали те механизмы, которые защищают человека в реальной жизни от чрезмерного эмоционального напряжения, от стрессов, его душа была как обнаженный нерв. Организм Есенина с его философией жизни «на полную катушку» работал на износ, не ведая сна и отдыха. Его ресурсы могли быть исчерпаны гораздо раньше предусмотренного природой  срока.

«В своей стране я словно иностранец...»

Другая предпосылка, склонявшая Есенина к самоубийству, – чувство социального отщепенчества, отчуждения от социума, самоотчуждения.
Страх перед жизнью, перед людьми, очевидно, очень рано поселился в ранимой душе поэта. Отчуждение от людей («средь людей я дружбы не имею» [6, с. 84]), самоотчуждение («себе, любимому, чужой я человек» [7, Т. 2, с. 132], «с каждым днем я становлюсь чужим... себе» [7, Т. 4, с. 125]) больно ранили его. Массу подтверждений этому находим, например, в одном только программном стихотворении «Русь советская» [6, с. 190 – 192]:

Кого позвать мне? С кем мне поделиться
Той грустной радостью, что я остался жив?
..........................................................................
Я никому здесь не знаком,
А те, что помнили, давно забыли...
...........................................................................
...некому мне шляпой поклониться,
Ни в чьих глазах не нахожу приют.
...........................................................................
Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмый
Бог весть с какой далекой стороны.
............................................................................
Язык сограждан стал мне как чужой,
В своей стране я словно иностранец.
.............................................................................
Моя поэзия здесь больше не нужна,
Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.
.............................................................................
А я пойду один к неведомым пределам,
Душой бунтующей навеки присмирев.

Семь указаний на трагическое одиночество только в одном стихотворении!

Фундаментальная потребность любого человека – установить связь с миром, с людьми, найти родственную душу и обрести с ней счастье в любви.

У Есенина, на первый взгляд, все это было – любовь почитателей таланта и обожание поклонниц, но все перевешивало отсутствие любви в душе поэта. Любят не те, кто хотелось бы, и не так, как хотелось бы, и не за то, за что хотелось бы, чтобы любили. Корни этой душевной неуспокоенности – в переживаниях детства, в психической травме. Не тогда ли, когда мать шила саван для заболевшего сына, которого никогда не любила, родилась эта душевная тревога, мучившая поэта до роковой ночи в «Англетере»? Ведь, по правде говоря, объективных причин для мучительного переживания отчуждения у поэта не было. Он был вовлечен в жизнь страны, дружбы с ним желали многие, в том числе сильные мира сего, он легко кружил голову женщинам, чего же не хватало Есенину?

А. Воронский в своих воспоминаниях описывает следующий эпизод: «На загородной даче, опившийся, он (Есенин – А.Л.) сначала долго скандалил и ругался. Его удалили в отдельную комнату. Я вошел и увидел: он сидел на кровати и рыдал. Все лицо его было залито слезами. Он комкал мокрый платок.
– У меня ничего не осталось. Мне страшно. Нет ни друзей, ни близких. Я никого и ничего не люблю. Остались одни лишь стихи» [5, с. 210 – 211].

Ощущение счастья нельзя купить, приобрести, его можно обнаружить, найти только в себе самом. Есенин искал, но не нашел...

Мы помним, как восторженно встретил поэт обе революции. В «Небесном барабанщике» [6, с. 176 – 178] он даже заявил: «Мать моя – родина, Я – большевик!»
Но эйфория была непродолжительной, уже в начале 1919 года пришло разочарование: «Видно, в смех над самим собой Пел я песнь о чудесной гостье» [6, с. 181] («чудесная гостья» – метафора революции), которое в поэме «Страна негодяев» разрослось до чувства острой неприязни. В образе повстанца Номаха (в детстве прозвище Есенина было Монах) поэт мстит большевикам за неоправдавшиеся социальные упования.
Называя большевиков «узаконенными держимордами», теми, кто «на Марксе жиреют, как янки», а коллектив, организуемый новыми хозяевами России, – «стадом», поэт устами автобиографического героя недвусмысленно заявляет: «...такого равенства не надо... Ваше равенство – обман и ложь. Старая гнусавая шарманка Этот мир идейных дел и слов. Для глупцов – хорошая приманка, Подлецам – порядочный улов [6, с. 328].

На страницах «Страны негодяев» мы можем прочитать удивительное признание о пути, пройденном простым деревенским мальчишкой в постижении революции: «А когда–то, когда–то...  Веселым парнем,  До костей весь пропахший   Степной травой,  Я пришел в этот город с пустыми руками,  Но зато с полным сердцем   И не пустой головой. Я верил... я горел...  Я шел с революцией,  Я думал, что братство не мечта и не сон, Что все во единое море сольются,  Все сонмы народов,  И рас, и племен», «Мой бандитизм особой марки. Он осознание, а не профессия.  Слушай! я тоже когда–то верил  В чувства:  В любовь, геройство и радость,  Но теперь я постиг, по крайней мере,  Я понял, что все это Сплошная гадость. Долго валялся я в горячке адской, Насмешкой судьбы до печенок израненный.  Но... Знаешь ли...  Мудростью своей кабацкой   Все выжигает спирт с бараниной...  Теперь, когда судорога  Душу скрючила   И лицо как потухающий фонарь в тумане,  Я не строю себе никакого чучела.  Мне только осталось – Озорничать и хулиганить...» [6, с. 356 – 357].
Разочарованный в революции, художник повествует о перерождении «дорогого гостя» (революции) [6, с. 62] в «злой октябрь» [6, с. 181], уничтожающий все, что близко и дорого поэту, в первую очередь, деревню.
В романе Ф. Достоевского «Бесы» есть любопытный эпизод. Звучит торжественная мелодия «Марсельезы», которая постепенно перерождается в пошленький мотивчик «Майн Либэр Августин». Поэт ощутил, что нечто подобное произошло и с революцией, воспетой им в 1917 – 1918 гг. Пришло прозрение: не было «омерзительнее и паскуднее времени в жизни России, чем время, в которое мы живем» [12, с. 198]. В письме Кусикову он признавался: «Надоело мне это бл... снисходительное отношение власть имущих... Хоть караул кричи или бери нож да становись на большую дорогу.
Теперь... от революции остались только клюнь да трубка...» [1 , с. 21].

На восприятие Есениным действительности, на его отношение к революции сильное влияние оказало путешествие по Европе и Америке в 1922 – 1923 гг. «Из железобетона и стали... построенные города», «каменные реки – шоссе» и др., произвели на поэта неизгладимое впечатление. Он не мог не сравнить качество  жизни европейца, американца с уровнем жизни россиянина. Ему стало обидно за отчизну. Ведь у нас только «лес, степь, да вода» [6, с. 333], «буераки... пеньки... косогоры» да «машет тощим хвостом лошаденка, заглядевшись в неласковый пруд» [6, с. 92]. Увиденное за границей, без преувеличения, потрясло поэта. После поездки в Европу и в Америку Есенину стали более понятны лозунги большевиков об индустриализации. Он как бы заглянул в будущее, понял, чем грозит технический прогресс воспетой им деревне. И оттого загрустил. Не было в будущем места ни деревне, ни ему, ни его поэзии:

И я, я сам,
Не молодой, не старый,
Для времени навозом обречен [6, с. 196].

Ощущение социального отщепенчества не пугало до тех пор, пока поэт ощущал свою историческую правоту. Он не хотел быть человеком прошлого. Как жеребенку из «Сорокоуста» было не догнать «коня стального» – поезда, так и Есенину было не угнаться, хотя бы и «задрав штаны... за комсомолом» [6, с. 198]. Но, как и жеребенок, он попытался это сделать. И стал судорожно и неумело «перековываться»:

И пусть иная жизнь села
Меня наполнит
Новой силой [6, с. 233].

На пике желания преодолеть социальное одиночество были написаны «Стансы», «Поэтам Грузии», «Ленин», «Поэма о 36», «Баллада о двадцати шести», «Цветы», «Песнь о великом походе», «Капитан земли», «Издатель славный! В этой книге...» – своеобразный пласт есенинских стихов второго ряда, из которых лишь единицы могут претендовать на роль написанного классиком русской литературы, например, «Неуютная жидкая лунность...»

Бег за все убыстряющим свое движение к новому «поездом»–эпохой надломил силы поэта. О своей жизни все чаще он говорит в прошедшем времени: «все укатилось» [6, с. 133], «все пролетело… далече… мимо… сердце остыло и выцвели очи» [6, с. 133], «я все прожил» [6, с. 390], «эту жизнь прожил я словно кстати, заодно с другими на земле…» [6, с. 395].
                           
С высоты прожитых лет он удивляется былому озорству, веселью:

Эх, бывало, заломишь шапку,
Да заложишь в оглобли коня,
Да приляжешь на сена охапку, –
Вспоминай лишь, как звали меня.
                                 
И откуда бралась осанка… [6, с. 130 – 131].

Вполне закономерно на этом фоне возникает  мотив ухода, прощания с жизнью:

На душе – лимонный свет заката… [6, с. 395],
            ………………………………
Цветы мне говорят – прощай,
Головками склоняясь ниже,
Что я навеки не увижу
Ее лицо и отчий край [6, с. 136],
           ………………………
И эту гробовую дрожь
Как ласку новую приемлю…[6, с. 136].

Поэт все чаще думает о  собственной смерти как о чем–то близком и неизбежном:

Не знаю, болен я
Или не болен,
Но только мысли
Бродят невпопад.
В ушах могильный
Стук лопат
С рыданьем дальних
Колоколен.

Себя усопшего
В гробу я вижу
Под аллилуйные
Стенания дьячка.
Я веки мертвому себе
Спускаю ниже,
Кладя на них
Два медных пятачка [6, с. 224].

Все, о чем просит поэт, чтобы ему дали «на родине любимой... спокойно умереть» [6, с. 110].

Чувство усталости, обреченности нарастало, как снежный ком. Ощущая себя «как лошадь, загнанная в мыле» [6, с. 207], далеко не убежишь. Развязка приближалась...

«Безнадежная грусть... стала песней моей...»

Весьма важная предпосылка самоубийства Есенина – трагедийная составляющая мироощущения поэта.

Безнадежная грусть
В тихом треске углей
У костра моего
Стала песней моей [7, с. Т. 4, с. 34], –

говорит автор «Больных дум». По стилю подражательные, ученические, по содержанию эти строки уже есенинские. Взятая однажды высокая трагическая нота  останется  характерной чертой художественного мира Есенина на протяжении всех лет творчества.

Истоки трагедийного мироощущения – в полученной в детстве психической травме.

В нашей работе 1993 года сказано: «Поэт очень рано разочаровался в родительской любви. Это разочарование было обусловлено обстоятельствами его детства... С двух лет Есенин был отдан на воспитание в семью деда... он ощущал себя бесконечно одиноким... мечтал о том времени, когда родители заберут его к себе», но «любящая» мать не спешила за сыном», и «в какой–то момент должно было произойти событие, которое окончательно разрушило веру ребенка в родительскую любовь... учитывая обстоятельства детства... легко объяснимо признание Есенина–юноши: «мать нравственно для меня умерла уже давно...» ...отчужденность поэта от родителей сохранилась и позже» [10, с. 8–9]. Современные российские исследователи Н. Кубанёв и Л. Набилкина, участники ежегодной конференции на родине Есенина, отмечают: «Невротический склад характера Есенина идет из детства, а точнее из взаимоотношений с матерью.  С матерью у Есенина складывались очень сложные и далеко не радужные отношения. Сергей не был ни долгожданным, ни любимым ребенком. Презрение здоровой, полной сил и естественных желаний молодой красивой женщины к своему «квелому» мужу, который к тому же редко бывал дома, перенеслось и на ребенка. В раннем детстве Сергей воспринимал мать как чужую женщину. Горькой обидой лег на сердце будущего поэта и эпизод с саваном: тяжело заболевший подросток Сергей не мог забыть плачущую мать с «живенько снующими пальцами», шившими ему смертную одежду. Так с раннего детства Сергей Есенин чувствовал внутреннее одиночество, отсутствие родимой и любящей души» [9]. Таким образом, именно пережитая в детстве психическая травма, заключавшаяся в утрате веры в родительскую любовь,  обусловила трагическое мировосприятие Есенина.

Уже первые литературные опыты Есенина обнаруживают чувствительность восприятия поэта к несовершенству окружающего мира и души человека.  Корень, причину мучений и бед человека он видит, в первую очередь, в самом человеке, в инерции и консервативности его природы, не поддающейся преображению: «живой души не перестроишь ввек» [7, Т. 2, с.132]. Лишь малая часть людей – творчески мыслящее меньшинство – способна воспринять новые идеи, загореться жаждой самосовершенствования, однако это настолько незначительная часть от общей массы, что оказать какое–либо влияние на жизнь человечества она не в состоянии. «Напев», зовущий к преображению, «всколыхнет... Брюсова и Блока, встормошит других», тем не менее, все останется по–прежнему: «все так же тень взойдет с востока, так же вспыхнет миг» [7, Т. 1, с. 157]. Поэт уверен, что «не изменят лик земли напевы», что зло, лежащее в основе человеческой природы, вечно: «Навсегда простер глухие длани звездный... Пилат» [7, Т. 1, с. 158].

Подобные суждения поэта о «душе» человека не позволяют усомниться в том, что именно трагедийная нота составляла основу, сердцевину его мироощущения. Конечно, это не значит, что ею исчерпывалось все богатство идейно–художественного содержания его творчества, а именно в таком утверждении упрекают меня Ю. Мамлеев [11] и О. Воронова [4]. Безусловно, голос Есенина в разные периоды творчества, в разных произведениях имеет разные, порой взаимоисключающие, оттенки. Но констатация данного факта не опровергает тезис, выдвинутый нами. У Пушкина тоже изредка встречаются строки пессимистического толка (например: «Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?»), но мы же не причисляем его на этом основании к трагическим поэтам? Бывают оптимисты, которые впадают в меланхолию, точно также встречаются и пессимисты, проявляющие признаки безудержной веселости.

Все есенинские прорывы сквозь экзистенциальные тупики существования к свету заканчивались разочарованием и отрицанием света. Дело не только в количественном преобладании произведений с трагическим содержанием, но и в преобладании качественном, которое проявляется в идейно–художественной эволюции есенинских тем. От чего к чему приходит лирический герой поэта? От воспевания отчизны, чьих «коровьих глаз» «нет лучше, нет красивей» [6, с. 157],  к разочарованию («Что родина? Ужели это сны? Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмый бог весть с какой далекой стороны...» [6, с. 190]), от первоначальной одержимости революцией в цикле «революционных» поэм к горькому выводу: от революции остались только «клюнь да трубка», от надежды обрести гармонию в любви к ее утрате (как это случилось с лирическим героем  «Любви хулигана» и «Персидских мотивов»).

Как романтик экзистенциалистского толка Есенин проявил себя не только в мироощущении, но и в образах своего творчества.

Экзистенциальный ужас художника перед неразрешимыми противоречиями жизни, ее «свинцовыми мерзостями», которые влекли в бездну отчаяния, запечатлен в стихотворениях «Я последний поэт деревни...», «Песнь о хлебе», «Мир таинственный, мир мой древний...», поэмах «Сорокоуст», «Черный человек» и др.  Это и «прощальная обедня кадящих листвой берез» [6, с. 71], и «луны часы деревянные», которые «прохрипят... двенадцатый час» [6, с. 71] поэта, и «каменные руки шоссе», «сдавившие за шею деревню» [6, с. 80], и образ «страшного вестника», тянущего «к глоткам равнин пятерню» [6, с. 183].
Одним из наиболее жизнеутверждающих образов русского фольклора, крестьянской поэзии является образ жатвы. Восприятие поэта так переиначивает традиционный образ этого светлого праздника, что сам процесс жатвы предстает чуть ли не как вселенский апокалипсис:

Режет серп тяжелые колосья,
Как под горло режут лебедей.

Наше поле издавна знакомо
С августовской дрожью поутру.
Перевязана в снопы солома,
Каждый сноп лежит как желтый труп.

На телегах, как на катафалках,
Их везут в могильный склеп – овин.
Словно дьякон, на кобылу гаркнув,
Чтит возница погребальный чин.

А потом их бережно, без злости,
Головами стелют по земле
И цепами маленькие кости
Выбивают из худых телес.

Никому и в голову не встанет,
Что солома – это тоже плоть!..
Людоедке–мельнице – зубами
В рот суют те кости обмолоть.

И, из мелева заквашивая тесто,
Выпекают груды вкусных яств...
Вот тогда–то входит яд белесый
В жбан желудка яйца злобы класть [6, с. 77 – 78].

Смерть одного дает жизнь другому – таков непреложный закон природы. Именно против закона смерти, делающего конечным существование любого индивидуума, и направлен экзистенциализм как философское направление; именно против смерти, понятой экзистенциалистски, восстает герой есенинского стихотворения.

Чем не экзистенциалистский пейзаж изображен в стихотворении  «Мне грустно на тебя смотреть...»

Как будто дождик моросит
С души, немного омертвелой [6, с. 97],
...................................................
Как кладбище, усеян сад
В берез изглоданные кости [6, с. 98]
и в стихотворении «Сторона ль ты моя, сторона!»:
В черной луже продрогший фонарь
Отражает безгубую голову... [6, с. 81],
..............................................
...меж скелетов домов
Словно мельник, несет колокольня
Медные мешки колоколов [6, с. 81],
а также в стихотворении «Отговорила роща золотая»:
... каждый в мире странник –
Пройдет, зайдет и вновь оставит дом [6, с. 103],
...............................................................
Стою один среди равнины голой... [6, с. 103],
...............................................................
В саду горит костер рябин ы красной,
Но никого не может он согреть [6, с. 103]?

Таким образом, наша попытка проложить тропинку от мироощущения поэта к экзистенциалистскому восприятию действительности вполне оправданна. Именно экзистенциальный ужас перед тяжелой поступью нового времени, страх перед неотвратимостью вступления человека и человечества в новую, постиндустриальную эру, ощущение катастрофичности происходящего, породив щемящую есенинскую тоску, страх перед  новым в жизни, и повлекли потребность отвлечься, забыться:

Я на всю эту ржавую мреть(курсив мой – А.Л.)
Буду щурить глаза и суживать... [6, с. 81],
.....................................................
И я сам, опустясь головою,
Заливаю глаза вином,
Чтоб не видеть в лицо роковое,
Чтоб подумать хоть миг об ином [6, с. 85].

Трагедийное восприятие действительности опасно не само по себе, а своими возможными последствиями. Вкупе с другими рассмотренными выше факторами (неустойчивость эмоциональной сферы поэта, мучительное переживание отчуждения, крах социальных иллюзий), пессимистическое мироощущение убеждало поэта в бессмыслице существования и оправданности «ухода». Но все названные факторы – это лишь предпосылки самоубийства, но не его действительная причина. Причина всегда вещественна, материальна, ее почти можно потрогать, почувствовать, наблюдая за метаниями погруженного в меланхолию индивидуума.
Все–таки каждому человеку дан сильнейший инстинкт самосохранения, который денно и нощно стоит на страже его жизни.

Какая причина усыпила бдительность инстинкта, ослабила его контроль над ситуацией  и тем самым предопределила ход событий по трагическому сценарию?

Дальнейшее осмысление проблемы потребует иных – медицинских критериев ее решения.

«Осыпает мозги алкоголь...»

На мой взгляд, непосредственная причина самоубийства Есенина лежит в сфере медицины. Я вижу по меньшей мере две причины, убедительно объясняющие самоубийство поэта.

Первая из них связана с так называемым «инстинктом смерти», «любовью к смерти», открытым З.Фрейдом стремлением любой органической материи  вернуться назад, к первоначальному неорганическому состоянию.
Существование неосознанного стремления к смерти легко подтверждается образами, мотивами творчества поэта.

В ряде стихов герой Есенина призывает смерть:

...уже лучше тогда поскорей
Пусть я уйду до могилы,
Только там я могу и лишь в ней
Залечить все разбитые силы  [7 , Т. 4, с. 30],
..........................................................................
Я хочу... умереть  [7, Т. 4, с. 158],
..........................................................................
Научи, чтоб можно было
Никогда не просыпаться  [7, Т. 4, с. 158],
..........................................................................
Захлебнуться бы в этом угаре,
Мой последний, единственный друг  [7, Т. 1, с. 198] и т.п.

Предвидя трагическую «точку» в конце, в самом начале творческого пути поэт создает стихотворение «Исповедь самоубийцы», представляющее собой предсмертный монолог человека, решившего покончить с жизнью. Причины, побуждающие самоубийцу к этому шагу, лежат не в социальной, а в личностной сфере. В отказе от жизни виновато не общество, а «холодный яд в душе» самоубийцы, не позволяющий ему «жить среди людей». Он говорит:

И то, чем жил, и что любил
Я сам (курсив мой – А.Л.) безумно отравил.
Своею гордою душой
Прошел я счастье стороной [7, Т. 6., с. 392].

Человеческая жизнь в стихотворении осмысляется  как «песня похорон».

О самоубийстве говорится также в стихотворении «Русалка под Новый год» [7, Т. 4, с. 97], в котором желанием лишить себя жизни одержима героиня стихотворения, а по сути сам поэт.
В стихотворении «Устал я жить в родном краю...» он предсказывает способ ухода:

В зеленый вечер под окном
На рукаве своем повешусь [7, Т. 1, с. 164].

Но точно еще не было известно орудие убийства:

Слушай, поганое сердце,
Сердце собачье мое.
Я на тебя, как на вора,
Спрятал в рукав лезвие.

Рано ли, поздно всажу я
В ребра холодную сталь [7, Т. 4, с. 220].

Это стихотворение было записано автором в дневнике М.П.Мурашова на вечере писателей после прослушивания произведений Глинки «Не искушай...» и «Сомнение». В тот же вечер оно было  прочитано А.Блоком. Последний спросил Есенина: «Сергей Александрович, вы серьезно это написали или под впечатлением музыки?» «Серьезно, – чуть слышно ответил Есенин»  [3, с. 453].

Стихотворение «Слушай, поганое сердце...» – одно из самых пессимистичных в лирике Есенина. Тягу к смерти герой объясняет невозможностью отыскать в жизни смысл. «Если и есть что на свете – это одна пустота», – приходит к выводу он [7, Т.4, с. 220]. Идеал человечества в виде справедливого, гуманистического мироустройства предстает в стихотворении в образе «вечной сгнившей дали», к которой поэт устал «стремиться» [7, Т. 4, с. 220].

В письме Маше Бальзамовой – одной из первых, робких своих любовей – поэт признается в первой попытке самоубийства: «мне стало обидно на себя. Я не вынес того, что про меня болтали пустые языки, и... и теперь оттого болит моя грудь. Я выпил, хотя и не очень много, эссенции. У меня схватило дух, и почему–то пошла пена; я был в сознании, но передо мной немного все застилалось какою–то  мутною дымкой. Потом – я сам не знаю почему, вдруг начал пить молоко, и все прошло...» [7, Т.6., с. 20].

Мотив «любви к смерти», широко представленный в ранней лирике поэта, усиливается в его творчестве последних двух лет.
Поэт жалуется на усталость от жизни, говорит о какой–то тяжелой болезни:

Устал я жить в родном краю [7, Т. 1, с. 164],
............................................................................
Запрокинулась и отяжелела
Золотая моя голова [7, Т. 1, с. 187],
............................................................
Я устал себя мучить бесцельно,
И с улыбкою странной лица
Полюбил я носить в легком теле
Тихий свет и покой мертвеца (курсив мой – А.Л.) [7, Т. 1, с. 207],
..............................................................................
Одержимый тяжелой падучей,
Я душой стал, как желтый скелет [7, Т. 4, с. 208].

В 1925 году Есенин осуществляет давний замысел и пишет цикл «зимних» стихов. В этих стихах явственно звучит мотив «охлаждения» к жизни, «сердце» поэта  «остыло»,  а очи «выцвели» [7, Т. 1, с. 310],  «все прошло! Поредел мой волос...» [7, Т. 1, с. 304], герой «все прожил. Юношам счастье, а мне лишь память снежною ночью в лихую замять» [7, Т. 4, с. 196]. Главная мысль, пронизывающая «зимние» стихи поэта, может быть выражена словом «эх...», неоднократно повторяющимся в них.

В «зимнем» цикле Есенина одним из центральных является мотив «прощания». Поэт прощается с молодостью, с жизнью, с родимой стороной и отчим домом:

Вот отчего я чуть–чуть не заплакал
И, улыбаясь, душой погас, –
Эту избу на крыльце с собакой
Словно я вижу в последний раз [7, Т. 1, с. 314].

Определяя состояние поэта последних лет жизни, критик Ф.Жиц писал: «Мне пришлось однажды видеть на охоте жуткое дыхание охотничьей сумки – в ней шуршали крылья не метко убитого вальдшнепа. Вот этой шуршащей сумкой и кажется мне творчество Есенина последнего, наиболее зрелого периода» [8, с. 221].

Собственно, все у Есенина вело к смерти. Он искал смерть, иначе чем объяснить бесконечные пьяные скандалы, после которых он оказывался в большевистских тюрьмах, строки типа «Я готов дойти хоть до дуэли», актуализацию в стихах пушкинского «Блажен, кто не допил до дна и не дослушал глас свирели» [7, Т. 2, с. 141]?

Все–таки лично я считаю более вероятной другую причину смерти Есенина. Поэт болел алкоголизмом.

Алкоголизм – в случае Есенина –  был болезнью вторичной (то есть обусловленной  другой, истинной  болезнью – меланхолией, страхом перед не устраивавшей поэта действительностью, тенденциями в развитии цивилизации,  несогласием с правилами жизни, принятыми в социуме). В «Черном человеке» об этом говорит двойник поэта: «Счастье... – есть ловкость ума и рук. Все неловкие души за несчастных всегда известны. Это ничего, что много мук приносят изломанные и лживые жесты. В грозы, в бури, в житейскую стынь, при тяжелых утратах и когда тебе грустно, казаться улыбчивым и простым – самое высшее в мире искусство» [6, с. 362]. Вот она, настоящая болезнь, причина развития алкоголизма – отчуждение и самоотчуждение личности в современном мире, необходимость казаться, а не быть в социально и морально деградировавшем социуме, постоянно «играть» предписанную социальную роль,  не быть искренним, не быть самим собой.

Но какова бы ни была причина самого алкоголизма,  от этого его течение  не становится менее опустошающим и разрушительным.

Развитие болезни химической зависимости  – в основном за пределами лирики, но симптомы заболевания  хорошо известны современной медицине: формирование психической и физической зависимости от наркотика, деградация личности, хроническая интоксикация организма и постепенное разрушение его, возникновение соматических и психических заболеваний (в случае Есенина – алкогольного делирия или, по меньшей мере, галлюциноза). От 50 до 80% самоубийств во всем мире совершается в результате вызываемых алкоголизмом психических состояний личности. Это установленный факт. И, уверен, именно алкогольное изменение личности, деформация психики подтолкнули поэта к роковому шагу. Это была главная составляющая смерти поэта, главная причина его преждевременного ухода.

Как и всякий поэт, Есенин много думал о смерти, писал о ней, тем самым изживая меланхолию. Но все это не означало неизбежность самоубийства. Есенин и стихотворение, написанное кровью, уверен, передал своему ленинградскому «другу» для того, чтобы спасли, уберегли, остановили (он чувствовал приближение «костлявой»). Трагедия поэта в том, что не оказалось рядом действительно родного, близкого, неравнодушного к судьбе поэта человека, который бы почувствовал всю тяжесть ситуации, выслушал, пожалел, предостерег, согрел теплотой своей души.

Сегодня мы говорим об алкоголизме как об острейшей проблеме современной России. Как бы и в этом великий национальный поэт разделил общую судьбу русского народа, испил до дна чашу с ядом, которой со времен Бориса Годунова настойчиво потчуют русского человека равнодушные к его судьбе правители.

В этом смысле судьба Есенина должна стать уроком для будущих поколений россиян, которые, надеюсь, сумеют избавиться от пагубной зависимости и возродят русскую нацию.

Выводы

Анализ обстоятельств смерти Есенина склоняет нас к выводу, что самоубийство поэта произошло в результате развития алкогольной фобии. Это не Есенин совершил самоубийство, его убил «черный» двойник, сумевший «отключить» сознание поэта.

При измененном сознании Есенину могло показаться, что его преследуют, он мог слышать звуки, голоса, видеть людей и просто фантастических существ, которые склоняли его к самоубийству, пугали, угрожали. Совершенное при таких обстоятельствах самоубийство всегда спонтанно, и никогда самоубийцы не оставляют предсмертных записок. У них просто нет на это времени.

Таким образом, Сергея Есенина убил не Троцкий, не Блюмкин и не кто–то из недругов поэта, его убил главный убийца русского человека, на счету которого гораздо больше русских жизней, чем на счету всех тиранов, вместе взятых, – наркотик по имени «алкоголь», главный убийца и чума ХХ века.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1.    Аринштейн, Л. Исчезнувшее письмо Есенина // Литературная Россия. – 1989. – 29 сентября. – С. 21.
2.    Банчуков, Р. Мифы о смерти Сергея Есенина [Электронный ресурс]. – Режим доступа : http://www.vestnik.com/issues/98/1208/koi/banch.htm. – Дата доступа : 31. 03. 2009.
3.    В мире Есенина: Сб. ст. : / К 90 – летию со дня рождения // Сост. А. А. Михайлов, С. С. Лесневский. М. : Сов. Писатель, 1986. – 656 с.
4.    Воронова, О. Е. Мировое есениноведение: современные аспекты интерпретации творчества С.А.Есенина // Вестник Рязанского государственного педагогического университета им. С.А.Есенина. – 2003. – № 1 (9). – С. 48 – 57.
5.    Воронский, А. К. Памяти Есенина : (Из воспоминаний) // Красная новь. – 1926. – № 2. – С.  207 – 214.
6.    Есенин, С. А. Избранные сочинения. – М. : Художественная литература, 1983. – 432 с.
7.    Есенин, С. А. Собрание сочинений: В 6 т. – М. : Художественная литература, 1977 – 1980. – 6 т.
8.    Жиц, Ф. Почему мы любим Есенина (этюд) // Красная новь. – 1926. – № 5. – С. 216 – 222.
9.    Кубанев, Н. А., Набилкина, Л. Н. Сергей Есенин – «русский Гамлет»? [Электронный ресурс]. – Режим доступа :  http://www.museum–esenin.ru/publications/archive. – Дата доступа: 31.03.2009.
10.    Лагуновский, А. М. Художественная концепция действительности в творчестве С. Есенина (проблема отчуждения) [Текст] : автореф. Дис... канд. филол. наук. – Минск : 1993. – 21 с.
11.    Мамлеев, Ю. В. Есенин и кризис современной цивилизации // Столетие
Сергея Есенина: Международный симпозиум. М., 1997. Вып. 3. – С. 368 – 375.
12.    Хлысталов, Э. А. Неизвестный Есенин // Москва. – 1990. – № 8. – С. 198 – 199.

The cause of Sergei Yesenin’s suicide

The article proves that the initial reason for Sergei Yesenin’s suicide was the negative emotional conditions surrounding the poet during all his life.  Among them were the peculiarities of the artist’s emotional sphere, his traits of character such as excessive vulnerability, suspiciousness, drastic mood alterations; excruciating experience of self-alienation, alienation from the society, caused by the failure of his social hopes (degeneration of the Revolution, anxiety about the lot of the state and Russian rural population); psychic trauma experienced in childhood which called forth his tragic worldview. All the reasons mentioned had a destructive impact upon the poet’s mind; they led to the necessity of finding oblivion and, as a result, caused his chronic alcoholism. Mental phenomena begotten by the disease such as alcoholic delirium and hallucinosis led to the tragedy in the Hotel Angleterre.