Вторник, 19.03.2024, 08:04
Приветствую Вас Гость | RSS
Меню сайта
Форма входа
Поиск
Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Наш опрос
Оцените мой сайт
Всего ответов: 7558
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Сайт Александра Лагуновского

Творчество Василия Шукшина

Творчество Василия Шукшина

Разговор о нравственном неблагополучии в обществе, о стоящих перед ним проблемах ведет в своем творчестве и Василий Макарович Шукшин (1929 – 1974) –  русский прозаик, драматург, кинорежиссер, киноактер. Студентом начал сниматься в кино, по окончании института снимал фильмы по собственным сценариям. Кинофильм «Живет такой парень» получил в 1964 высшую награду Венецианского международного кинофестиваля – «Золотого льва св. Марка». Большой успех имели фильмы Шукшина «Ваш сын и брат», «Позови меня в даль светлую», «Странные люди», «Печки–лавочки». Фильм «Калина красная» был снят Шукшиным по одноименной киноповести, написанной в 1973 году. Кинематографические заслуги Шукшина отмечены премией им. братьев Васильевых, Государственной премией СССР, Ленинской премией (посмертно).
Героями фильмов Шукшина чаще всего были деревенские люди, по разным причинам оказавшиеся в городе. Тема деревенского человека, вырванного из привычной среды и не нашедшего новой опоры в жизни, стала одной из главных тем рассказов Шукшина. В киноповести «Калина красная» она приобретает трагическое звучание: утрата жизненных ориентиров ломает судьбу главного героя, бывшего вора и заключенного Егора Прокудина, и приводит его к смерти.
В 1958 в журнале «Смена» был опубликован первый рассказ Шукшина, в 1963 вышел его первый прозаический сборник «Сельские жители». При жизни Шукшина вышли также сборники его рассказов «Там, вдали» (1968), «Земляки» (1970), «Характеры» (1973), «Беседы при ясной луне» (1974). Подготовленный к печати сборник «Брат мой» был издан уже после смерти автора, в 1975. Всего за свою жизнь Шукшин написал 125 рассказов.
Рассказы Шукшина, тематически относясь к «деревенской прозе», отличались от ее основного потока тем, что внимание автора было сосредоточено не столько на основах народной нравственности, сколько на сложных психологических ситуациях, в которых оказывались герои. Город и притягивал шукшинского героя как центр культурной жизни, и отталкивал своим равнодушием к судьбе отдельного человека. Шукшин ощущал эту ситуацию как личную драму. «Так у меня вышло к сорока годам, – писал он, – что я – не городской до конца, и не деревенский уже. Ужасно неудобное положение. Это даже – не между двух стульев, а скорее так: одна нога на берегу, другая в лодке. И не плыть нельзя, и плыть вроде как страшновато...»
Эта сложная психологическая ситуация определяла необычное поведение героев Шукшина, которых он называл «странными людьми», «непутевыми людьми». В сознании читателей и критиков прижилось название «чудик» (по одноименному рассказу, 1967). Именно «чудики» являются главными героями рассказов, объединенных Шукшиным в один из лучших его сборников «Характеры». Каждый из героев назван по имени и фамилии – автор словно подчеркивает их абсолютную жизненную достоверность. «Чудики» – Коля Скалкин, выплеснувший чернила на костюм начальника («Ноль–ноль целых»), Спиридон Расторгуев, пытающийся добиться любви чужой жены («Сураз») и др. – не вызывают авторского осуждения. В неумении выразить себя, во внешне смешном бунте простого человека Шукшин видел духовное содержание, искаженное бессмысленной действительностью и отсутствием культуры, отчаяние людей, не умеющих противостоять житейской злобе, агрессивности. Именно таким предстает герой рассказа «Обида» Сашка Ермолаев. При этом Шукшин не идеализировал своих персонажей. В рассказе «Срезал» он показал деревенского демагога Глеба Капустина, получающего удовольствие от того, что ему удается глупым высказыванием «щелкнуть по носу» умных односельчан.
Герои В.Шукшина ждут от жизни чего–то особенного, запредельного, им «скучно на один желудок работать»,как заявляет герой рассказа «В профиль и анфас», молодой парень Иван. Старик–крестьянин советует ему: «Женись, маяться перестанешь. Не до того будет». Иван отвечает: «Нет, тоже не то. Я должен сгорать от любви. А где тут сгоришь! Не понимаю: то ли я один такой дурак, то ли все так, но помалкивают». С неудовлетворенным желанием дать выход каким–то возвышенным порывам души живет и Спирька Расторгуев в уже упоминавшемся рассказе «Сураз» (внебрачный ребенок). В Спирьке то и дело, как и в Иване, вспыхивает желание удивить мир каким–то благородством, он тоже хочет «сгорать от любви».
Василий Макарович Шукшин может быть, самый русский из всех современных наших авторов. Книги его, по собственным словам писателя, стали «историей души» русского человека. Шукшин раскрывает и исследует в своих героях присущие русскому народу качества: честность, доброта, совестливость. Самобытность писателя заключается в его особой манере мышления и восприятия мира.
Основной жанр, в котором работал Шукшин, – короткий рассказ, представляющий собой или небольшую психологическую точную сценку, построенную на выразительном диалоге, или несколько эпизодов из жизни героя. Но, собранные вместе, его рассказы соединяются в умный и правдивый, порой смешной, но чаще глубоко драматичный роман о русском мужике, о России, русском национальном характере. Вступая в постоянную перекличку, рассказы Шукшина раскрываются по–настоящему лишь в сопряжении и сопоставлении друг с другом.
Рассмотрим рассказ «Мастер».
Герой рассказа Семка Рысь представлен нам в первых же строках двумя определениями: «непревзойденный столяр» и «забулдыга».
Все полученные за счет своего мастерства «левые» деньги Семка пропивает, и, возможно, в этом причина того, что «непревзойденного столяра» в деревне называют уменьшительным словом Семка, не оказывая мастеру должного уважения. Семка непонятен людям: ведь он не пользуется своим мастерством для того, чтобы обогатиться, достигнуть прочного положения в жизни.
«– У тебя же золотые руки! Ты бы мог знаешь как жить!.. Ты бы как сыр в масле катался, кабы не пил–то».
« – А я не хочу как сыр в масле. Склизко.»
В чем же причина семкиного пьянства? Сам он объясняет это тем, что, выпив, он лучше думает про людей: «Я вот нарежусь, так? И неделю хожу вроде виноватый перед вами. Меня не тянет как–нибудь насолить вам, я тогда лучше про вас про всех думаю. Думаю, что вы лучше меня. А вот не пил полтора года, так насмотрелся на вас…Тьфу!» Душа героя ищет добра и
красоты, но неумело.
Но вот внимание его привлекает давно заброшенная талицкая церковка. Шукшин употребляет здесь слова «стал приглядываться». Не вдруг, не сразу, а постепенно, ведя от интереса и удивления к нежному, просветленному чувству, завораживает талицкая церковь душу героя той подлинной красотой, бесполезной и неброской, над которой не властно время.
Приглядимся и мы к фотографии знаменитой церкви Покрова на Нерли под Владимиром. Позже в рассказе говорится, что талицкая похожа на нее. Это удивительное здание: легкое, женственное, изящное, какое–то просветленное, овеянное лирической задумчивостью… Очарование его в благородной простоте и безупречности пропорций, в мягкости линий и целомудренной сдержанности формы: ничего лишнего, броского, никаких дополнительных украшений. Отраженное в воде, окруженное зеленью, оно ясно вырисовывается на фоне неба, то сливаясь с ним, то облаком спускаясь на землю.
Именно такая неброская, одухотворенная красота и поразила Семку Рыся в талицкой церкви: «Каменная, небольшая, она открывалась взору вдруг, сразу за откосом, который огибала дорога в Талицу… По каким–то соображениям те давние люди не поставили ее на возвышение, как принято, а поставили внизу, под откосом. Еще с детства помнил Семка, что если идешь в Талицу и задумаешься, то на повороте, у косогора, вздрогнешь внезапно увидишь церковь, белую, изящную, легкую среди тяжкой зелени тополей.
В Чебровке тоже была церковь, но явно позднего времени, большая, с высокой колокольней. <…> Казалось бы, – две церкви, одна большая, на возвышении, другая спряталась где–то под косогором, – какая должна выиграть, если сравнить? Выигрывала маленькая, под косогором. Она всем брала: и что легкая, и что открывалась глазам внезапно… Чебровскую видно за пять километров на то и рассчитывали строители. Талицкую как– будто нарочно спрятали от праздного взора, и только тому, кто шел к ней, она являлась вся, сразу.»
Поэтому кажется она Семке особенно человечной, задушевной.
О чем же думал Семка, глядя на церковь?
«Тишина и покой кругом. Тихо в деревне. И стоит в зелени белая красавица столько лет стоит! молчит. <…> Кому на радость? Давно уже истлели в земле строители ее, давно распалась в прах та умная голова, что задумала ее такой, и сердце, которое волновалось и радовалось, давно есть земля, горсть земли. О чем же думал тот неведомый мастер, оставляя после себя эту светлую каменную сказку? Бога ли он величил или себя хотел показать? Но кто хочет себя показать, тот не забирается далеко, тот норовит поближе к большим дорогам или вовсе на людную городскую площадь там заметят. Этого заботило что–то другое, красота, что ли? Как песню спел человек, и спел хорошо. И ушел. Зачем надо было? Он сам не знал. Так просила душа.»
Это удивление, переживаемое героем, сродни тому ощущению праздника раскрепощения и всплеска души, – необходимость которого так остро осознавалась Шукшиным. Обнаруженный Семкой прикладок разрушает жесткость прямых углов, зрительно расширяет пространство церкви, выводит его «за рамки» обычной конструкции. Так же и герои Шукшина всегда ищут возможности вырваться душой за жесткие рамки прямоугольников, в которые заталкивает их жизнь.
Чем же вызвано желание Семки отреставрировать церковь? Почему его так поразил блестящий отшлифованный камень на восточной стене? Семке показалось, что он проник в замысел мастера, оставшийся неосуществленным. На минуту он как бы слился душой с неизвестным зодчим и захотел доделать задуманное им. К тому же он представил себе, как еще красивее и необычнее станет преображенная его руками церковь с отшлифованной восточной стеной. Эти два момента и подчеркивает Шукшин, когда пишет о Семке: «обеспокоенный красотой и тайной».
Семка обращается за помощью сперва к церкви, затем в облисполком, – но всюду получает отказ. У служителей культа потому что нельзя открыть в Талице новый приход, а в исполкоме потому что, как оказалось, здание не представляет «исторической ценности», являясь поздней копией храма Покрова на Нерли.
Получается, что и митрополит, и просвещенный чиновник сходятся в одном: они смотрят на талицкую церковь с утилитарной точки зрения, взвешивая ее культовую или историческую ценность. И никого не волнует духовность и красота.
Игорь Александрович говорит Семке, что обманулся так же, как и он. Но разве Семка обманулся? Он иначе смотрит на церковь, поэтому и продолжает упорствовать: «Надо же! Ну, допустим копия. Ну, и что? Красоты– то от этого не убавилось».
Семка пытается обратиться еще и к писателю, которому когда–то отделывал кабинет под избу XVI века, но тот оказался скрытым где–то за кулисами домашнего скандала.
Для Шукшина принципиально важно, что герой идет именно к этим людям священнику, писателю, представителю власти и не получает от них поддержки. Ведь все они своего рода пастыри народа. И эти пастыри оказываются не в силах спасти разрушающиеся духовные ценности, доверенные им. Ведь в небрежении находится храм, а храм это душа народа, опора его нравственности.
Почему рассказ называется «Мастер»? Кто этот мастер, кого имеет в виду Шукшин: Семку или неизвестного древнерусского зодчего? Такое название, во–первых, говорит о единстве, слиянии душ Семки и безымянного создателя церкви, общности их идеалов, нравственных и эстетических, которой не мешает разделенность во времени; во–вторых, подчеркивает обобщающий смысл слова «мастер» как созидательного начала в человеке.
Почему же Семка перестал ходить к талицкой церкви? Шукшин говорит об этом так: «Обидно было и досадно. Как если бы случилось так: по деревне вели невиданной красоты девку… Все на нее показывали пальцами и кричали несуразное. А он, Семка, вступился за нее, и обиженная красавица посмотрела на него с благодарностью. Но тут некие мудрые люди отвели его в сторону и разобъяснили, что девка та такая–то растакая, что жалеть ее нельзя, что… И Семка сник головой. Все вроде понял, а в глаза поруганной красавице взглянуть нет сил, совестно. И Семка, все эти последние дни сильно разгребавший против течения, махнул рукой…»
И течение обыденной жизни, против которого устал загребать Семка, неизбежно выносит его… «к ларьку»: «он взял на поповские деньги
«полкилограмма» водки, тут же осаденил…»
Семка опять пьет, чтобы уйти от злобы: злобы на людей и самого себя, бессильного и даже совестящегося отстоять «поруганную красавицу».
Но уже по тому, как зло реагирует Семка на все, что произошло, как обходит он стороной талицкую церковь, чтобы не бередить раны, можно понять, что чувство красоты по–прежнему живет в нем, только теперь он пытается спрятать его от людей.
Искусство должно учить добру. Шукшин в способности чистого человеческого сердца к добру видел самое дорогое богатство. «Если мы чем–нибудь сильны и по–настоящему умны, так это в добром поступке», – говорил он.
С этим жил, в это верил Василий Макарович Шукшин.